мама ее о нем никогда не спрашивала.
Еще Нора представила, как Владлен Аристархович расскажет Артуру, что у нее стряслось с рукой. Будто видела всю сцену воочию. «Ты знаешь уже, да?». «Угу» – кивнет Артур, как ни в чем не бывало.
Самое интересное, Нора была уверена: что бы ни сделал Артур, Галина Яковлевна всегда найдет ему оправдание… Она – последний человек, с которым ей, Норе, хотелось бы говорить об Артуре. Неужели все матери слепы? А она сама будет такой когда-нибудь?
Еще Нора вспомнила: с тех пор, как отец ушел, и контакты с семьей врачей как-то прекратились… В самом деле, мама ее теперь женщина свободная…
А как объяснит Артур родителям, что они расстались? Когда-то же ему придется сказать хоть что-нибудь. Что с ней не было секса? По обоюдному согласию? Или она, Нора, так захотела? Почему-то она не верила, что он расскажет, как было. Нет, он не будет, конечно, возводить на нее напраслины… Отделается намеками и полуправдой. Что-что, а говорить он умеет. И держать себя – тоже.
А что он хотел? Чтоб она думала о себе: «какая я дура, что не дала такому сокровищу, как он?!». Ни за что!
«Что ж. Какая разница…» – Нора пожала плечами. Пошла.
Владлен Аристархович встретил ее очень хорошо, как родную. Повел к «кистевику».
Процедурный кабинет, весь белый, стол стерильный. Нору усадили за него. Разбинтовали руку. «Кистевик» повертел ее пальцы. Сделал досадливую гримасу. «Сразу надо было идти сюда, девушка. Зашивать не буду, все сносно. А что касается сухожилия… Не срастется, оперировать – поздно, слишком тонко. Тут даже великий Кош ничего уже не сделал бы… Тебе как зафиксировать – согнутым или прямым?».
В тот день весна хлынула ручьями. Они неслись бурно и неистово. Так бывает не каждую весну. Потоки превращали дороги и дорожки в непроходимую топь. У Норы было черное драповое пальто. Оно делало ее строже и как-то взрослее. Странно белела забинтованная рука на его фоне…
Распущенные пепельные волосы змеились по плечам. Их трепал юный весенний ветер, первозданный ветер. Он всегда такой ясный, холодный и новый, когда впервые снимаешь шапку после долгой зимы. Он путает волосы и соединяет тебя с небом…
Придя домой, Нора не могла найти себе места. Ходила из комнаты в комнату. Ей чего-то хотелось, но чего? Странное томление. Вдруг поняла – ей хочется этого ветра, который так студит голову… Снова надела черное пальто и вышла. На нее смотрели люди. На белоснежный бинт, флажком маячивший на руке. Рана еще надсадно ныла. Тем приятнее было идти. Куда? В никуда. Нора просто шла. Чтобы идти.
В ушах вдруг услышала голос Артура: «Скажи, а женщины – коварные?». И свой смех тогда… Вспомнила его лицо… Почему она не пошла с ним дальше объятий? Холод голубых глаз… «Он похож на свою мать» – подумала Нора. «В нем тоже есть нечто неуловимо отвратительное…». Просто она, влюбленная, тогда не видела этого… Поцелуй, первый в ее жизни поцелуй… Это он виноват.
