дополнил Родька.
– Врешь, – озаботился Жила, – я про троих слыхал.
– Последнее, небось, отдали, – буркнул Фома-рулевой. – Харламовы люди за так не пойдут.
– У Харлама людей мясом кормят, – безнадежно добавил кто-то.
– Понял? – опять загудел Жила. – Заводилой станешь, против их старшего.
– Ага, – сказал Обр, понявший главное: прямо сейчас его бить не будут. Подумал немного и добавил: – А если я его покалечу или насмерть уложу? Стенки эти, я знаю, дело незаконное. Меня в острог и на каторгу, а вас по судам затаскают.
Лезть в чужую драку, да еще заводилой, ему не хотелось.
– Ну, ты как-нибудь полегче, – хмыкнул Устин.
– Да не умею я полегче-то. Не, мужики, так дело не пойдет. Тут подумать надо.
Думали до самых сумерек, почти до полуночи. По ходу размышлений, не дождавшись законных противников, едва не подрались между собой. Поначалу Обр отмалчивался, но потом увлекся и начал орать и размахивать руками вместе со всеми. Как ни странно, к нему прислушивались, хотя годами почти все были старше.
Наконец бойцы притомились, вспомнили, что пора на боковую, и, позевывая, отправились по домам.
– Пошли, я тебе хоть щец холодных налью, – сказал Жила, – небось, с утра не жрал ничего.
– Не жрал, – согласился Хорт, в душе которого воскрес нежный росток надежды на земную справедливость.
– Так идем. Верка тебе оставила.
Верка была младшей сестрой Жилы и артельной кухаркой. Нрав она имела суровый, но к Обру-Лексе почему-то благоволила.
– Так зачем ты в деревню ходил? – по дороге к дому спросил Родька.
– Надо было.
– К этой своей?
– Не моя она!
– Да ладно, ходил и ходил. Дело житейское. Хотя, конечно, мог бы и покрасивше найти. Вон, Верка наша на тебя заглядывается. А эта твоя как доска плоская, да и с лица тоже…
– Еще чего скажешь? – тихо спросил Обр.
Таким голосом Дед, Сигурд Оберон Хорт, отдавал приказ казнить заложников или вырезать всех до последнего человека. Родька с Дедом знаком не был, но отчего-то вдруг сник, зевнул напоказ и боком-боком уполз спать на полупустой сеновал.
– Сирота она, – чудом совладав с поднявшейся в сердце черной нерассуждающей злобой, выговорил Обр, – дурочка безответная. Любой обидит. А тут чужие кругом. Кроме меня, у нее и нет никого.
– Это ты верно говоришь, – согласился Жила, боком пролезая в дверь летней каморы, немного узковатую для таких плеч, – только бабы у нас злые очень.
– И че?
– Вот ты сегодня днем с нею на крыльце сидел?
– Ну, сидел, – невнятно прочавкал Хорт, дорвавшийся до горшка со щами.
– А вечером уже все любопытничают, как ребеночка крестить будете.
– Какого ребеночка?
– Известно какого.
Обр, наконец, понял. Вареная капуста стала ему поперек горла и немедленно оказалась на свежевыскобленном столе.
– Прибрать
