серые глаза, окруженные слипшимися от слез ресницами. Только этого еще не хватало. Он щелкнул зубами, едва не прихватив покрасневший кончик Нюськиного носа. Нюська отпрянула, но руку не убрала.
– Уйди отсюда, – прошипел Обр, – не мешай прикидываться.
– Как прикидываться?! – всхлипнула Нюська. – Ты же головы поднять не можешь!
– Я все могу, – просветил ее Хорт. – Могу. Но не буду.
– Почему?
– Чтоб не приставали. Дальше пусть сами разбираются, без меня.
– Ой, ты такой!.. Такой…
– Какой такой? – заинтересовался Обр. Выходит, дурочка все видела. Это было почему-то приятно.
– Такой стра-ашный!
– Чего?!
Он тут подвиги совершает, родное войско спасает от поражения, а она – «страшный». Ну, сказала бы, «сильный» или «храбрый».
Но дурочка гнула свое.
– Дерешься ты очень страшно.
– Ну да, я ж разбойник, чудище опасное и ужасное. А другие прям голуби нежные белоснежные.
– Другие дерутся оттого, что весело им, сила играет, себя показать хотят или, наоборот, боятся, чтобы трусами не ославили. А ты будто горох молотишь.
– Ну, ты и ляпнула. При чем тут горох-то?
– Ты не злишься, не лютуешь. Ты бьешь, будто они неживые вовсе, куклы, соломой набитые. Аж мороз по коже!
– Ну страшно, так и не глядела бы. Зачем ты вообще сюда притащилась? Сидела бы дома.
– Сосед нас с тетенькой позвал за детьми присмотреть. А у тебя опять все лицо в крови.
– Это чтоб еще страшнее было, – фыркнул обиженный Обр, но все же утерся рукавом.
– Нет, – вздохнула Нюська, – только хуже размазал. Дай-ка я!
– Ты совсем убитый или не совсем? – раздался рядом тонкий голос.
– Что, добить хочешь? – огрызнулся Обр.
– Нет, я за Нюсей пришел. Папанька говорит, домой пора, потому что закончилось все, а плясать нам не положено. Маленькие еще.
– Закончилось? А кто победил? – поинтересовался Обр-Лекса.
– Наши победили. Дядя Жила с Ропшей Шатуном последними в поле остались. Нюсь, пойдем, папанька ждет, и Костылиха ругается.
– Иди, а то она, чего доброго, тебе голову откусит, – посоветовал Обр и снова уткнулся в землю, давая понять, что разговор окончен.
Нюська снова вздохнула, неслышно поднялась и ушла. Хорт повалялся еще немного, пока его не нашел растерзанный, но очень довольный Родька. Пришлось вставать и идти к своим. Хотя какие они свои? Своих у Обра на этом свете не было.
Правда, тут его считали героем, хлопали по спине, радостно ржали, вспоминая, как он свалил здоровяка-наемника и едва не подвернулся под кулак расходившегося Мокши.
Краем глаза он успел заметить, как дурочку уводят с поляны под строгим конвоем. Один белобрысый ребенок держится за юбку, другой вскарабкался на закорки. Слева прямая, как жердь, тетка Костылиха,
