на всякий случай. С фотографией анфас и в профиль.
– Это как – анфас?
– Это вот как ты на меня сейчас вылупился.
– Ну-у…
– Вот те и «ну»! Погодить надо с этим японским борцом. Приглядеться.
Того же мнения были и в японской миссии.
– Вам, должно быть, известно распоряжение высокого императорского правительства, господин консул, что накануне близкой высадки наших доблестных императорских войск здесь, в городе, должны быть подготовлены люди из местных обывателей, в том числе русских, готовые помогать нашим контактам с местным населением.
Собеседник консула наклонился к нему и конфиденциально произнес:
– Конечно, мы предпочли бы вообще получить город без населения, но сами понимаете… Значит, понадобятся переводчики, конторские служащие, владеющие обоими языками. Но надежные, проверенные. Времени не так уж много. Могли бы вы уже сейчас назвать хотя бы одного такого русского, не считая тех, кто уже давно негласно состоит у нас на жалованье?
Консул помедлил с ответом и наконец раздумчиво произнес:
– Мне кажется, подошел бы, например, некто Василий Ощепков – он с детства воспитывался и долгое время жил в нашей стране, прошел обучение в Кодокане… Сейчас военный переводчик и тренер по дзюдо.
– А, из питомцев доктора Кано! Мне о нем говорили мои люди. Но тут есть одна загвоздка, господин консул: он православный христианин и, кажется, готовился стать священником. Кто знает, что заложили в него в Русской православной миссии… Вы бы за него поручились? С кем он близок здесь?
– Мы не вели специального наблюдения, но, кажется, он еще чувствует себя здесь чужим…
– Это существенная подробность… И все же я бы не советовал пока делать ему какие-либо предложения, господин консул: надо присмотреться. А придет со временем сам, то и проверить… нашими способами. Вы понимаете?
– Разумеется, господин капитан.
Здесь, в японской миссии, всерьез готовились к тому, что считали уже совсем не далеким будущим, – к полному хозяйствованию на этой земле…
А герой всех этих разговоров между тем лежал, вытянувшись на кровати, в душноватом гостиничном номере и задавал себе тот же самый вопрос: «Из каких же вы, господин Ощепков?»
Да, в самом начале был каторжный Александровск, босоногое детство. Особой лаской не баловали и дома, а уж на улице… Казалось, вся жизнь сводится к тому, как извернуться и выжить.
Но и тогда ведь было и иное: рассказы отца о дедах и прадедах и книги… Пусть нечитаные и даже в глаза не виданные, но существовавшие как наяву: толстые, в тяжелых кожаных переплетах, закапанные свечным воском, начертанные строгим старославянским шрифтом полууставом… Мама учила простым и вечным молитвам на ночь, в начале дня, перед едой и после нее.
Были годы учения: старинные глобусы в полукружиях астрономических сфер, увесистые труды русских и иноземных богословов, Священное Писание
