ее одна. Когда дочери было лет шестнадцать, она стала сходить с ума. Дочери приходилось видеть страшные вещи, и каждый день спасать обезумевшую мать от любой опасности, будь то зажигалка или вскипевший чайник. Дочь заботилась, правда периодически отправляла мать на лечение, ибо не справлялась. Лет в двадцать дочка встретила мужчину и полюбила его, но тот узнав о беременности девчушки бросил ее. Но девочка своего нерожденного ребенка Любила больше жизни, практически с момента зачатия. Беременность была легкой, и девушка жила обычной жизнью, продолжая заботиться о матери и контролируя прием препаратов и все рекомендации лечащего психиатра. На седьмом месяце весь дом уже был завален детскими вещами, игрушками и мебелью, а фиолетовая коляска гордо стояла в углу гостиной. Однажды девушке пришлось оставить мать одну и отлучиться. Вернулась она к обеду, и стала пить холодный компот. Минут через двадцать она ощутила слабость и скованность, рассудок помутнился. Заметив что баночка с аминазином пуста, а ее охватила слабость несчастная поняла что компот был отравлен, и попыталась встать, но не смогла. Не страшно ей было самой умирать, страшнее было потерять ребенка. Если аминазин в ее крови, а кровью питается ее дитя – дитя отравлено. Она с трудом подняла руки и прикрыла ими живот. Мать нависла над ней, и шепча что-то не то на иврите, не то на одном из мертвых языков стала давить на живот. Несчастная девочка, беспомощная и отравленная не могла спасти свое чадо. Она могла только молиться. Сил оттолкнуть полную, обезумевшую от жестокости женщину у нее не было. Мать давила на чрево дочери всей своей зверской силой, кровь текла из промежности а кости младенца хрустели в чреве плодородной матери. До чего горло себе криком разрывала несчастная. Когда приехала скорая оставалось только констатировать смерть плода, но саму девушку нужно было срочно оперировать. В тот же день ей удалили матку и часть кишечника. А эту паршивку привезли сюда два санитара, по пути наставив ей синяков. В приемном покое при взятии мазков ее нарочно ранили а в отделении каждая смена санитарок надавала ей пощечин. Была угроза расправы от других шизофреничек, поэтому ее оставили в надзорной палате навсегда. Тут большинство сами ничего не осознают, и ее трогать не станут. Но бывает что новенькие ее пытаются наказать по справедливости, пытаясь ей самой кости поломать.
– А что дочь? – вытирая слезы спрашиваю собеседницу.
– Она вышла замуж, воспитывает приемных дочь и сына. Иногда, раз в пару лет приезжает навестить мать, но увидев ее взгляд сбегает прочь, давясь слезами. Умоляет государство не выпускать ее, но государство то этого и не планирует. Она в какой-то степени отбывает пожизненный срок. Судом ее направили на принудительное лечение, а тут уже врачу решать, выпускать ее или нет. Но ни один врач, имеющий совесть не выпустит ее. Не возьмет на свою совесть такое преступление.
– Но разве можно мучить ее столько лет, если она так тяжело больна?
– Не всякое преступление можно оправдать болезнью. Человеческая жизнь, даже семи месяцев от зачатия неприкосновенна. Не она зачала, не она вынашивала, – не ей губить. Пусть хоть сам Дьявол в нее
