гигиены. Я поднимаюсь, чтобы помочь ей, подхожу со спины и касаясь ее плеча слышу жалобный крик и рыдания. Отхожу, а Иринка хватается руками за ягодицы и бежит в дальний угол палаты, прижимается спиной к стене и зажмурив глаза воет, словно побитая собака.
Испугавшись я обращаюсь к Ольге:
– Что я сделала?
– Никогда не подходи к Иринке со спины. Ее рассудок очень травмирован. Ее душа – хрупкий хрусталь, покрытый трещинами, одно неосторожное движение – осколки убьют ее, и даже той доли здравомыслия, что у нее осталась просто не будет.
– Но почему? Что с ней случилось?
– Она была обычной женщиной, матерью одиночкой. Проводила единственного, любимого сына в армию, но возвращения его так и не дождалась. Он не вернулся домой, а уехал в город, передав одинокую женщину на попечение ее двоюродного брата. Он был единственным ей родным человеком, кроме покинувшего ее сына. Брат этот был запойным алкоголиком, да и к тому же имел склонность к разного рода сексуальным извращениям. Иринка сперва работала у него по дому, поддерживала хоть какую-то видимость уюта и порядка, но все изменилось в один день. Подонок забрался к Иринке в постель и совершил с ней содомею. Скрытый своего рода гомосексуалист. Он отрезал ее длинную косу, порвал и пустил на тряпки ее платья и стал одевать ее под мальчика и регулярно пользовать в своих низменных целях. Сперва она держалась достойно, но рассудок ее рушился, и она стала понемногу сходить с ума. Регулярная содомея повлекла за собой не менее разрушающие последствия. Толстая кишка ее была надорвана, анальное отверстие кровоточило и болело. В один день у нее случилось сильное кровотечение и испугавшись срока за убийство “родственник” вызвал скорую. Ее прооперировали, привели в стабильное состояние и перевели сюда. Мишутку она из рук не выпускала последние лет пять. Она нашла его на помойке. Мишутку можно брать в руки только с ее позволения, а со спины подходить ни в коем случае нельзя. Не разрушай то, что держится на хрупких обломках. И никогда не напоминай о пережитом. Она итак помнит. И очень отчетливо. Стонет ночами, передвигается вдоль стены.
– А что брат? – видимо слезам моим не высохнуть на моих щеках.
– Загубил несчастную женщину, но даром ему это не прошло. Ему предъявили обвинение в изнасиловании и закрыли в СИЗО. Там ему пришлось не сладко, и он удавился.
– А сын? Он знает где его мать? Он хоть раз навестил ее? – с надеждой продолжаю допрос, желая найти в этой истории хоть что-то положительное.
– Нет. Он знает, где Иринка и брат, но явится и посмотреть ей в глаза так и не решился. А может ему и вовсе плевать на ее судьбу. Грудь ее он больше не сосет, вот и оставил за ненадобностью умирать в психбольнице.
– Но она не так уж и стара. Неужели всю жизнь ей здесь оставаться?
– А кому нужна сумасшедшая, неполноценная старуха с грузом психотравм и патологий, дееспособность которой стоит под вопросом?
– И что же, доживать свой век здесь?
– Да нет. Есть
