Кто она? Почему именно эти сцены она показывает? От чего так искренне вопит и плачет?
– В двадцать два года она вышла замуж. Родила четверых детей, которые умирали от болезней не дожив до года. Пять лет непрерывного траура. Но те хоть родились. До тридцати восьми лет каждая попытка забеременеть заканчивалась выкидышем на ранних сроках. Муж ее бросил, завел семью на стороне, воспитывает троих детей. А Ксения осталась совсем одна. Накупила кукол “реборнов”, – (это такие куклы авторской работы очень похожие на детей) и стала их воспитывать. Да вот только куклы все не росли, оставались слепыми, неподвижными младенцами, застывшими как насекомое в смоле. Стала таскать их по больницам и поликлиникам. Там ей скорую и вызвали. И вот уже десять лет она здесь. И останется здесь до тех пор, пока не перестанет беременеть каждое утро. Она утомила здесь всех, но понять ее можно. Травма действительно серьезная. Не будь с ней строга, но не подыгрывай.
– От чего бы ее не излечить, за такой долгий срок? Ведь рассудок ее потерян не окончательно. Она неплохо говорит, способна сама себя обслужить. От чего не облегчить ее состояние и не отпустить домой, путь даже к куклам?
– Видишь ли, человеческий рассудок – это очень сложный механизм, состоящий из тысяч деталей, и практически ничем не защищенный. Его можно повредить как ударом по голове, так и травмой, выводящей из строя одну или несколько деталей. И вот как только одна деталь из тысячи ломается, – весь механизм либо прерывает свое движение, либо начинает работать не правильно. В первом случае человек закрывается, и он словно лоботомирован. Он не понимает очевидных вещей и практически перестает быть человеком, превращаясь в овощ. Во втором случае человек живет как и прежде, но свою травму переносит из подсознательного в реальность, и нарушает все понятия нормы, становится “не таким как все”. Он в своей травме проживает каждый день, и один день идентичен другому. Ксения уже и не помнит, что было вчера, но ее сегодня идентично каждому прошлому дню. И эту цепь не прервать. Наука еще не научилась без ущерба всему механизму извлекать сломанную деталь, чинить и ставить обратно. Может быть даже потому, что болезнь духовная и душевная не осязаема. Физически душу не вскроешь скальпелем и не вынешь опухоль. Поэтому душевную и духовную болезнь не всегда можно излечить. Иногда приходится просто обездвижить механизм, и запереть человека в пятой палате четвертого отделения. Ибо на большее человек и наука пока не способны.
– Значит, она не излечима? И ей невозможно помочь?
– Именно так. Эта клиника – остров проклятых, пекло. Здесь многие обречены. Благодари Бога что ты не одна из них.
– И как помочь ей, облегчить хоть немного ее боль?
– Говори с ней. Выдумывай истории, сказки, касайся ее. Контактируй, насколько это возможно. Но помни – ее игру, ее навязчивую идею не затрагивай. Пусть эта ее боль будет неприкосновенна. Пусть она с ней справляется сама. Ведь не будь она поистине сильной, – она погибла бы лишь только похоронив последнего младенца.
Я осторожно, медленно поднялась и прошла к теплому месту
