здесь не при чем, – уже вполне человеческим голосом проговорила Быстрова, проглотив наконец пирожное. – Оказывается, на этой картине Ренуар запечатлел беседу Альфреда Сислея и Клода Моне. Смотри, что здесь написано. – И Яна стала читать: «Он облокотился правой рукой на стол, где лежит номер газеты «Л'Эвенман», в которой Золя публиковал страстные статьи против жюри Салона и в защиту новой живописи и новых художников».
Еще в течение двадцати минут Яна и Маргоша старательно изучали Интернет-статьи и при этом значительно обогатили свои художественные познания.
Выяснили, в частности, что Ренуар запечатлел вполне реальную харчевню, находящуюся в 60 километрах от Парижа, где его и других художников-импрессионистов весьма вкусно кормили, причем не всегда за наличные (некоторые художники расписывали стены харчевни или оставляли за обед или ужин никому тогда не нужные полотна, которые теперь стоят миллионы долларов).
Когда Маргоша узнала, что хозяйка трактира, матушка Антони, собирала Ренуару котомку с провизией, когда художник направлялся на пленэр писать пейзажи, она загрустила.
– Я бы тоже ежедневно отправлялась на пленэр, если бы ты мне собирала котомку с провизией, – меланхоличным тоном произнесла она, дожевывая последний кусочек берлинского пирожного, – и, наверное, тоже бы рисовала гениальные картины.
– Да погоди ты со своей провизией, – рассердилась Быстрова, – давай-ка лучше немного «подедуктируем». Вот смотри, какие данные у нас уже есть. – Она стала выписывать что-то на чистый лист бумаги. – Во-первых, книга называется «Дневник». Во-вторых, авторами «Дневника» являются французы, братья. В-третьих, они были писателями XIX века. В-четвертых, газета на столе называется «Л'Эвенман», в-пятых, здесь упоминается о страстных статьях Золя против Салона в защиту новой живописи и новых художников…
Зажав таким образом все пять пальцев на левой руке, Быстрова задумалась и, поскольку, не пришла к каким-либо определенным выводам, вновь загрустила.
– Что же у нас получается? – подавленно пробормотала она немного погодя. –«Братья», «дневник», «салон», «газета», «французы». Это ничего нам не дает. – Не найдя сразу же разгадки на книжный ребус, она свирепо взглянула на Маргошу, которая, делая вид, что занята аналитическим размышлением, спокойно складывала в себя пирожные. – Очнись, Пучкова, что все это может значить?! Как наши ключевые слова могут пересекаться со словами бедной Заваленко: «натюрморт», «завещание», «брат»?
– Ну, может, какой-нибудь брат оставил Заваленко завещание. Может, даже и картину какую ценную. Вряд ли, конечно, Ренуара, но кто их там разберет, современных тихонь, вроде твоей Заваленко, – Маргоша наконец поняла, что пирожные закончились, и взгляд ее стал более осмысленным. – Не зря же она убила своего мужа. Ой, прости Яночка, я снова оговорилась… – Маргоша испуганно посмотрела на подругу и поправилась, – я хотела сказать, что ведь кто-то же все-таки убил Танькиного мужа – это бесспорно. А за что? Вдруг из-за завещания? Значит, мы должны проверить
