таемся заглушить это биение, тем спокойней, упорнее и вернее оно напоминает о себе. И нашей уверенности в своих силах, и нашей беспомощности оно является как ни с чем не сравнимое единство силы и бессилия – то единство, которое, в конечном итоге, и есть сущность любви. И эта юношеская работа посвящается прежде всего юношеству.
Царство
I
Плен ограниченности… Как и любое другое существо, человек рождается в плену: душа, тело, мысли, одежда – у всего этого есть свои границы, и все это само по себе тоже служит границей. Все, что нас окружает, делится на некое «то» и некое «это»; они отделены друг от друга и друг с другом не сочетаются. Через зарешеченные окна чувственного восприятия каждый из нас всматривается в чуждый мир, с которым он никогда не сольется. Если бы человеческий дух, подобно птице, смог бы пересечь пространство этого мира, он никогда бы не смог сам стать этим пространством, а линия его полета немедленно бы исчезла, не оставив ни малейших следов. Как велико расстояние от одного живого существа до другого! Даже если оба эти существа любят друг друга и протягивают – каждый с берегов своего острова – друг другу руки, их попытка обменяться своим одиночеством, обмануться в поисках единства обречена на столкновение с невидимой преградой, с холодным стеклом, о которое бьются плененные птицы. Никто не в силах вырваться из своего заточения, никто не знает, кто заточен в соседней темнице. Путь, ведущий от мужчины к женщине, от ребенка к взрослому, окутан неясностями – даже в большей мере, чем путь, ведущий от человека к миру животных. Живые существа чужды друг другу, даже если они находятся рядом и – подобно краскам, подобно воде и камню, солнцу и туману – дополняют друг друга, вместе порождая полнозвучную гармонию Вселенной: за многообразие приходится платить горькой ценой разделенности. В самом существовании в роли «отдельного» уже заключено отречение. Сияющее зеркало разбито вдребезги, безграничный образ распылен по всему миру, сам же мир – груда осколков. Но каждый из обломков наделен ценностью, от каждого фрагмента исходит сияние, напоминающее о тайне его происхождения, каждая конечная вещь напоминает о вещах бесконечных: это обещание чего-то большего, возможность некоего прорыва; зов этот столь сладок, что в миг, когда он на мгновение напоминает о себе, когда он прорывается сквозь оболочку и предстает свободным от пепельных одежд повседневного, внезапное желание следовать за ним заставляет пульс биться сильнее: перед нами нечто чудесное и безмерно радостное. Печать истоков, лобзание праначала, залог некогда потерянного единства. Однако зерно этого желания всегда остается непостижимым и таинственным; тот, кто попытается его ухватить, остается ни с чем: в его руках оказывается яблоко Адама, а вовсе не плод Древа Жизни, для которого не существует никаких границ. Небесный образ, растворяясь в легком мареве, с грустной улыбкой ускользает. То, что казалось бесконечным, вновь оказывается среди голых стен, и оба – ищущий и тот, кого он ищет, – возвращаются в свою тюрьму. И вновь мы стоим друг против друга, частное против частного, и о том, чем мы владеем, мы можем друг другу лишь «со-общить». Никакая сила, никакие слезы не в состоянии разрушить нашу темницу.
Но взгляни: вот оно, парящее, раскачивающееся, непостижимо текущее, вот оно – Время. Невидимая ладья, плывущая от берега к берегу. Крылатая колесница, летящая от одного существа к другому. Войди во Время, и оно тронется в путь, унося тебя неизвестно как, неизвестно куда. Вот оно раскачивается, неподвижная почва колеблется под ним, а дорога оживает, вьется дальше и становится подобной чудному течению бегущей вдаль реки. Берега сменяют друг друга: вот леса, через которые несет тебя Время, вот широкие поля, вот населенные людьми города – течение изменчиво и многообразно. Вот оно несется вдаль с легким шумом, вот оно обрушивается стремительным водопадом и снова замедляет свой бег, впадая в озеро. Теперь его движение незаметно; вдоль берегов вода начинает струиться в обратном направлении, пока тяга из середины потока не придаст ей новых сил.
Пространство холодно и неподвижно, но Время наделено жизнью. Пространство разделяет, Время же соединяет всё со всем. Оно струится не вокруг тебя, как будто ты простая щепка на его поверхности – оно протекает сквозь тебя, ты сам погружен в эту реку. Ты сам эта река. Скорбишь ли ты – доверься времени: вскоре оно заставит тебя смеяться. Смеешься ли ты – это продлится недолго: вскоре смех сменится слезами. Ты переходишь от одного настроения к другому настроению, от одного состояния к другому, от пробуждения ко сну и от сна – вновь к пробуждению. Твои странствия прекратились, ты вновь в состоянии покоя, ты устал и голоден, ты насыщаешься, вновь встаешь и вновь пускаешься в странствие. Ты страдаешь: издалека, еще недостижимое, приближается то свершение, которого ты добиваешься. Но поток несет тебя все дальше и дальше, и вот однажды утром приходит время действовать. Ты чувствуешь себя ребенком и думаешь, что никогда не преодолеешь бессилия собственного детства – детства, в четырех стенах которого ты заперт без окон и дверей. Но взгляни – эти стены сами по себе подвижны и изменчивы, и все твое бытие превращает тебя из ребенка в юношу. Из тебя самого
