населения объединились в желании сражаться и победить врага, всего несколько месяцев спустя тут и там стали слышны голоса о ненужности войны, которая принесет только горе и смерть.
В такой город, полный тревог и дурных предзнаменований, вернулся Григорий Григорьевич после венчания с Верой Федоровной. Настроение его было еще менее радужным, чем царящая в столице атмосфера. Мало того, что из-за самоубийства бывшей супруги Елисеев был лишен чувства умиротворения, которого он был вправе ожидать от выстраданного признания отношений с любимой женщиной законными, но что больше тревожило и раздражало его, это что Марии Андреевне все же удалось напоследок поселить в нем чувство вины, как он этому не противился.
Разве виновен он был в том, что разлюбил Машу? Ведь это произошло неумышленно, само собой, и, как он себе мыслил, не без вины бывшей супруги. Не мог он более терпеть ее сумасбродства и непослушания. Как смела она настроить сыновей против него? Как могла оставить семейное дело без преемника? Это все была ее заслуга! И то, как безобразно теперь вели себя дети, делая оскорбительные заявления об отказе от отца и дворянства, это все тоже благодаря покойнице. Даже умерла она исключительно назло ему, своему мужу! А что он? Разве не имел он права снова стать счастливым? Разве не заслужил он спокойствия и уюта за весь свой каторжный труд на благо семьи? Неужели ему, измученному непониманием и неуважением самых близких людей, отказано в капле сочувствия?
Ежедневно он вел этот внутренний диалог, пытаясь убедить себя в невиновности в смерти Маши. Каждое утро в те доли секунды, пока еще сознание вырывалось из объятий Морфея, брезжила надежда, что все это просто страшный сон – сейчас он проснется, и несносная Мария Андреевна все еще будет жива, и в конце концов смирится с его женитьбой на Вере Федоровне, а натянутые отношения с сыновьями еще не будут разорваны окончательно. Но пробуждение встречало его осознанием трагичной реальности и меланхоличным пейзажем за окном.
Вера Федоровна, понимая терзания мужа, как могла, старалась облегчить его состояние. Проснувшись раньше, приносила ему в постель чашку только что сваренного кофе. Ее улыбка, нежная забота и восхитительно-бодрящий аромат кофе помогали Грише не сорваться в безнадежную депрессию, которая у мужчин бывает опасна особым осложнением – затяжным запоем.
Была еще одна причина для беспокойства. Со дня смерти матери Мариэтта рыдала в своей комнате, не желая выходить. Вере Федоровне с трудом удавалось уговорить ее немного поесть, но Григорий Григорьевич, памятуя о наследственности дочери, был встревожен не на шутку.
– Не надо было продавать особняк в Париже. Хорошее было местечко Нейи-сюр-Сен. Я распорядился купить новый дом там же или в предместье, – задумчиво глядя на лысые, словно после тифа, деревья под окном сообщил он за завтраком. – Как только закончится война, поедем туда. Нам всем необходимо развеяться.
– Гриша, посмотри, как прекрасно выглядит Государыня, – Вера Федоровна будто не слышала супруга. Она показала ему газету с фотографией императрицы, облаченной в форму медсестры. – Давно у нее не было такого здорового вида.
– Похоже, ощущение собственной нужности идет ей на пользу. Благие дела – самое настоящее лекарство от всякой хвори и яда придворного лицемерия, которого сейчас предостаточно в Царском Селе, – подхватил Григорий.
– А что если я Мариэтту возьму с собой в больницу? Возможно, это ее немного отвлечет. Если только ты не возражаешь.
Гриша взял руку жены и прижал к своим губам. Он в очередной раз мысленно восхитился нежностью кожи супруги, сквозь белизну которой видны были голубые ниточки вен. Но более всего его пленяло то, что обладательница таких тонких запястий и изящных длинных пальцев была еще и мудрой женщиной.
– Госпожа Елисеева, говорил ли Вам кто-то, что Вы – гений? – впервые за долгое время Григорий заулыбался. – Это замечательная мысль! Однако все же проследи, чтобы она там не слишком увлеклась всей этой медициной. Не хватало нам еще одного Гиппократа в семье.
– Про Гулю ничего не слышно?
– Нет. Никаких новостей. Дурных в том числе, что уже неплохо в наше время.
Про Гулю ничего не знали и братья. Его жена, Верочка, которая все еще жила с дочерью в доме на Песочной набережной с семьей Сергея и другими братьями, страшно переживала из-за отсутствия вестей. Петя, служивший при штабе и вырвавшийся в Петроград с поручением, пообещал выяснить, где точно расположен госпиталь Гули и даже, если получится, съездить повидать его. Отсутствие писем он объяснял постоянным перемещением армейских частей.
Даже за всей суетой устройства быта после похорон матери и нагрузкой на работе, Сергей не оставил идею забрать Мариэтту из отцовского дома. Чтобы воплотить задуманное, он отправился к своей тетке по материнской линии, Анне Андреевне Шмеман. Хоть матушка после замужества с Григорием Григорьевичем более всего общалась со старшим братом, поскольку у них с Елисеевым было общее
