он. – И вот…
Он выбирает один из листов, сует папе под нос. Яна скашивает глаза: нарисованная от руки карта и похожие на паучков иероглифы.
– Это топографическая съемка района к северо-востоку от города, буквально в паре километров отсюда. И, похоже, там такие запасы! Мы больше занимаемся югом, к этим местам не присматривались…
Тетя Света со стуком опускает чашку на стол. Папа снова откашливается – кх-кх! – и Яне хочется провалиться под землю. Последний глоток – и можно будет встать из-за стола…
– Партия Алиханова, – говорит папа. – Слыхал про такую?
Яна замирает, не донеся до рта ложку. Тихо выливает жижу в тарелку и зачерпывает снова, намного меньше, – не зачерпывает даже, а просто обмакивает ложку в суп. Делает вид, что глотает.
Пионер ерзает, словно края Лизкиной табуретки режут ему зад.
– Я… конечно.
Папа берет листок с картой, придавливает ногтем неровный кружок.
– Озеро Коги, – говорит он. – Здесь в восемьдесят третьем разбили лагерь. Оно не то чтобы нужно было, два километра от города. Но в первый день… – Папа пожимает плечами. – Погодка стояла – закачаешься. У нас такой, считай, не бывает…
Он замолкает, придавленный воспоминаниями. Яна ровно, как автомат, подносит ко рту пустую ложку; ее уши вытянулись и шевелятся от напряжения. Пионер, красный и потный, бессмысленно теребит порез на клеенке.
– У Соколова был день рожденья, – говорит папа. – Родственники из Краснодара прислали канистру домашнего самогона, его дядька выдающийся самогон гнал. А Алиханов сам мариновал шашлыки, он был великий спец, уж не представляю, где мясо доставал…
Ложка предательски брякает о пустую тарелку, и Яна вжимает голову в плечи.
– А ты чего уши развесила? – набрасывается тетя Света. – Поела – иди. Тебя это не касается.
Яна встает, сует тарелку в раковину поверх стопки грязной посуды, открывает воду.
– Я сказала – иди отсюда! – повышает голос тетя Света.
Яна выскакивает из кухни, и дверь, притянутая резинкой на место, толкает ее под зад. Стекло, затянутое такой же красной, как на окнах, занавеской, громко дребезжит; Яна придавливает его ладонью, чтобы остановить звон. К счастью, на кухне слишком заняты гостем. Переведя дух, она прижимается ухом к стеклу. Пионер неразборчиво бормочет. Грохает по столу кулак. Яна шарахается от двери.
– Они не алкаши были! – орет отец. – Не смей рассуждать, ты их не знал! У Янки там, между прочим, мать погибла!
На кухне замолкают. Чиркает спичка, в щель тянет дымом. По столу шуршит тяжелая стеклянная пепельница.
– Объели их, – говорит папа. – Соколова по шраму опознали. Марьянке моей… ноги… живот, – он прерывисто вздыхает. – Забудь про эти бумажки: есть там нефть, нет, – никому нет дела. Не лезь. Месторождение Коги… тоже мне…
– Месторождение
