бухты Тартамэ́ полнилось натиском страдающих голосов. Они срывались в небо, они обволакивали все вокруг, и никуда нельзя было деться. Хранители пристани, седовласые старцы, затыкали уши, спрятавшись на вышках, скулящих в пришлых ветрах. Им казалось, что под ними океан из человеческих тел, под ними сама боль.
Сици́лский зи́рд ждал свои дары и обещал возвращения короны домой. И все приняли эту жертву, все, кроме старейшины Армахи́ла, что наблюдал за всем этим издали. Он, затаившись на ветреных лугах, принадлежащих розовым сибулам, обозревал толпы народных мучеников, тех, кого уже нарекали Пе́стовыми рабами. В их число входили и юные парни Кэра-ба́та[15]. Его парни! Которых отобрал для отправки на Сици́л тупоголовый Цибе́рий.
– Вот вам и новоиспеченный лидер прибрежных школ, – пробухтел старик.
Его мантия изумрудного цвета порядком износилась, подол запачкался придорожной грязью от дождя, пролившегося давеча. Стать, присущая высокородному человеку, улетучилась и померкла. Он частенько вспоминал о своем гардеробе в Бату́ре, покачивая растрепанной головой. Разноцветная одежда была прекрасно пошита и развешана на вешалке. Некоторые из мантий обшивали самоцветами сэ́йланжские умелицы. А сколько было сандалий, начищенных кожаных сапог, бус и перстней. Теперь все это было неуместным, перстни покинули пальцы, когда потребовалось менять их на еду. За все нужно было платить, его честь не позволяла сидеть на шее у старой подруги, и он делал что мог. Иногда растапливая очаг в доме плодотворицы, старик ныл от того, что не может отдаться полету беспечных дум. Ах, как они струились. Хи́лес омывал его тело, расчесывал гребнем волосы, подсаживал в морщинистое э́льту молодильные растения, и всего этого больше не будет. Старческий взгляд узрел еще одно пятно на одеянии и помрачнел. Единственное лекарство от уныния заключалось в смирении. Да, положение Армахи́ла прескверное, но могло быть и хуже. Взгляд поспешно переменил направление и упал на плечи молодого парня у высокой кустистой травы, чьи кудри трепал игривый ветер.
– Са́бис, нас не засекли? – тихонечко спросил он, избегая лишнего шума.
Юный Са́бис, усердно посматривая в подзорную трубу, следил за передвижением Га́рпиновских псов, благо сейчас они были заняты лишь королевой.
– Им не до нас, – обронил юнец. – Королева прощается со своими подданными. Стража должна быть начеку.
– А ри́хт[16] Са́йленский подле нее? – поинтересовался Армахи́л, почесывая перстами зудящую бороду.
– Подле, – ответил Са́бис, оскалившись пришедшим с побережья ветрам.
В этих ветрах, подобно ингредиентам в духах, чувствовались запахи бурлящего окружения. Свежий бриз океанской воды будто впитал в себя вонь птичьего помета. То были тупуи́ны, мануба́сты, си́булы. Одни прорезали небо со свистом тревожной души, другие не могли летать, копошась клювами в плодородной почве. Но когда разношерстная толпа замахала сломанными ветвями дикой кэры, словно призывая духов прошлого, воздух наполнился запахом
Кэра-ба́т – ряд наивысших школ Са́лкса, призванных определить путь своих учеников.
Ри́хт – вымышленное звание, лицо, носящее этот особый титул, сродни лорду.
