почти мгновенно. И тут случилось немыслимое. Когда пожарные начали подниматься по лестнице на балкон, объятый пламенем, началась стрельба. Это был не просто пожар – это была настоящая бойня. Человек, устроивший пожар, теперь стоял на крыше и палил в людей.
Уже через несколько секунд полицейские были повсюду. Люди ринулись в соседние здания в поисках укрытия. Это было страшное зрелище для ребенка, который днями напролет сидел в больнице и боролся с личной трагедией – тяжелой болезнью своей матери. Осада продолжалась тринадцать часов и привела к гибели семи человек, в том числе трех полицейских. В настоящее время это считается одним из первых массовых расстрелов в истории Соединенных Штатов. Чтобы посмотреть запись на YouTube, достаточно ввести в поисковую строку «Новый Орлеан, снайпер, 1973».
Через два дня мама перестала разговаривать, и я понял, что ей становится хуже. Увидеть ее было непросто: согласно больничным правилам, к пациентам допускались только лица старше четырнадцати лет, а мне было всего тринадцать. Хотя большинство медсестер проявляли снисхождение и разрешали входить в палату, некоторые отказывались меня пускать. Одна медсестра вообще заявила: «Вот будет четырнадцать, тогда и придешь».
Однажды нам с папой сказали, что маме осталось недолго. К сожалению, на следующий день дежурила «правильная» медсестра. Она не разрешила мне увидеться с мамой и не пожелала ни на йоту отступить от регламента «десять минут каждые два часа». Мама умерла в одиночестве. В те времена это было нормой. Родственникам, особенно детям, часто не разрешалось присутствовать в палате в последние минуты жизни больного. Если их и пускали, то исключительно по милости персонала больницы.
В конце того мучительного дня я отправился в свой первый полет на самолете. Мы с папой летели в Бостон на похороны мамы. Пилоты знали, что я только что перенес тяжелейшую утрату, и хотели немного развлечь грустного ребенка. Из самых благих побуждений они пригласили меня в кабину, чтобы «помочь» управлять самолетом. Хотя капитан сказал мне, что я лечу сам, я, конечно, не управлял самолетом ни секунды. Правда, в детстве я верил, что управляю – и был в ужасе. Помню, как я смотрел из кабины – растерянный и подавленный – и думал, что разобью самолет. К счастью, все 148 пассажиров благополучно пережили мое первое «соло».
Все, что я делаю в своей профессиональной жизни – в медицинском мире, в сфере этики конца жизни, в полиции и в Красном Кресте, – попытка вновь обрести контроль, который я утратил, когда умерла моя мама. Теперь я это понимаю. Путь, выбранный мной, запустил процесс исцеления; этот процесс придал смысл моей собственной жизни и дал мне возможность использовать свои знания, чтобы помогать другим. Сегодня я тот, кто мог бы облегчить страдания того маленького мальчика, которым я был когда-то. Моя карьера – живое доказательство того, что мы учим тому, чему должны научиться сами.
Но на этом история не заканчивается.
Новый Орлеан всегда будет иметь для меня
