Скелет. Оливер слабо улыбнулся, увидев меня, я моргнула и улыбнулась ему в ответ и только тогда вдруг сообразила, что на мне ничего нет, кроме ночной рубашки. Ну, и некоторого количества грязи вдобавок. Во время вчерашней ночной суматохи это ещё как-то могло проскочить незамеченным, но сейчас, при ярком дневном свете? О-хо-хо… А между тем вся моя одежда в спальне, а на моей кровати лежит незнакомый парень. М-да, ситуация…
Делать нечего, пришлось отправиться дальше в том, что на мне есть.
– Мама! – крикнула я вниз, выйдя на лестничную площадку.
– Что ты кричишь, Вайолет? – откликнулась снизу мама. – Воспитанные юные леди так себя не ведут!
– Мам, ты одежду мою принести можешь? – спросила я. – Она в моей спальне, а там…
Тяжёлый вздох, затем:
– Да-да, конечно, моя дорогая.
А вы знаете, ведь несколько лет тому назад у нас в доме была прислуга, которая как раз всякими такими делами и занималась. У нас с Томасом сначала была няня, затем две гувернантки – мисс Стоун сначала, а затем миссис Баркер, – только все они давно уже уволились. Точнее, папа их уволил, потому что дела у нас шли всё хуже, денег становилось всё меньше, и нам пришлось, как говорится, затягивать ремни. Больше всего я переживала, когда от нас ушла наша экономка, миссис Китон. Так хорошо, как она, ко мне никто никогда больше не относился. Помню, как миссис Китон подкармливала меня сахаром – совала сладкие кубики тайком, когда мама этого не видела.
Впрочем, одна служанка у нас в доме оставалась до сих пор. Мэдди. Она жила в одной из двух комнат для прислуги в мансарде, под самой крышей. В обязанности Мэдди входило разжигать по утрам огонь, прибирать, подметать, следить за чистотой и менять постельное бельё. Обычно она же помогала нам с Томасом умываться и одеваться. Но, как нарочно, именно сейчас Мэдди не было – папа дал ей недельку отпуска, и она укатила к своим родственникам в Йоркшир.
А раз не было Мэдди, значит, все домашние дела ложились сейчас на мамины плечи, и нельзя сказать, что это её радовало. Вот и в то утро, помогая мне одеваться, мама не переставала бубнить себе под нос о том, что в сутках всего двадцать четыре часа, а рук у неё только две, а сама она не семижильная. Я слушала и чувствовала себя всё более виноватой в том, что спасла прошлой ночью Оливера, а значит, добавила маме хлопот.
Но если уж по-честному, то не очень я винила себя за это.
На завтрак мама приготовила нам яичницу с ломтиками бекона и свежим – точнее, почти свежим – хлебом. Завтрак я впихивала в себя с большим трудом: что-то бурлило у меня в животе, сопротивлялось. Наверное, так подействовали на мой желудок вчерашние переживания. Да меня и до сих пор не отпускали тревожные мысли, связанные с Оливером, хотя я сама не могла понять, почему так много думаю о нём. Ведь, по сути дела, я почти не знала его и провела с Оливером больше времени, когда он был «мёртв», чем когда «ожил».
Интересная мысль, кстати. Я оторвала взгляд от моей тарелки, посмотрела на папу, который
