девочкой» и для нее все герои и героини всегда – рядом и все живые.
Но почему-то свою собственную жизнь, свой многосерийный голливудский сериал, она никак не хочет воспринимать – как благодарный зритель и читатель – доверчиво и благодарно.
То ли из почтительности к классикам. То ли из-за собственной лени, которую честно объясняет покорностью обстоятельствам.
А какие яркие киношные эпизоды возникали в моей памяти, когда она рассказывала про Дом Булгакова, поездку в Китай, в Канаду, в Испанию!
Она – блестящий рассказчик, «держит зал», не повышая голоса, просто одной магией несостоявшейся актрисы, в чем не признается никому и никогда.
И так же, как Актрисе, ей необходимы – аплодисменты, ибо недаром гласит японская мудрость: «Одной рукой не хлопнешь в ладони».
Вороны
Мы стояли на Большом Каменном мосту против Кремля и смотрели на ледоход. Из-под моста, вращаясь, выплыла круглая льдина, оседланная компанией ворон. Обыкновенные серые городские вороны. Они деловито расхаживали по льдине взад и вперед, наклонив головы и заложив крылья за спину, будто руки у озабоченных людей. Вороны пялились наглыми желтыми глазами на башни Кремля и негромко базарили между собой, и тогда изо рта у них шел пар.
На мосту рядом с нами был приезжий человек – толстый, кудрявый, с большим портфелем. Его, наверное, распирали восторженные чувства при столь близком виде Кремля и раскрепощающем душу треске ледохода. Ведь он запросто видит сокровенную святыню столицы нашей Родины, как видят это обыденные вороны на льдине. Он поднял руки вместе с портфелем и выбросил в воздух торжествующее «Ого-го-о!» Это, наверное, означало: – Эй, там, на льдине!
Самая матерая из ворон, по всему главная, задрала голову и раскатисто выдала ответную тираду. Ни у кого из нас не было сомнения в ее содержании:
– Эй, вы, там, наверху! Заткнитесь!
Как стать писательницей
Я научилась читать задолго до школы. Читала очень много. Была молчалива и застенчива (кто бы сейчас поверил!).
Я любила представлять, подражая стилю прочитанных книг, как бы я описала в книге разворачивающиеся передо мной события.
Мой молодой красивый папа подтрунивал над моей задумчивостью и мечтательностью:
– Ты у нас будешь поэтессой!
Я смущенно улыбалась в ответ и думала:
– Почему поэтессой? Я буду писательницей!
Но папе ничего не говорила.
Воронеж
Помню себя очень-очень рано. Я запомнила в подробностях крыльцо дома и двор, где мы с мамой были в эвакуации в Ульяновске, когда мне было 9 месяцев. Папе, который перевез нас с мамой туда, вырвавшись на три дня из-под Сталинграда, я много лет спустя рассказывала про высокое деревянное крыльцо, и пожилую хозяйку дома, и старую добрую собаку во дворе, и слово «Ульяновск» в моем сознании – и он все это с удивлением подтвердил!
Потом мы вернулись в свой разоренный разграбленный дом в Москве. Какие-то дяденьки клали в комнате печь из кирпичей, чтобы нам не замерзнуть. Но эта печь требовала много дров, и тогда посередине комнаты поселилась железная печка-буржуйка, которую топили газетами и щепками. Она была на четырех тонких железных ногах, похожая на домашнее животное. У меня отношения с печкой были напряженные, несколько раз я обжигалась об ее железные бока…
Да, так про Воронеж. По пути из эвакуации мы туда и попали. В поезде я всю дорогу смотрела в окошко. Вдоль дороги рядами стояли печи. Большие русские печи с зияющими устьями и с каменными трубами в небо. Ничего я не спрашивала, может, еще и говорить-то не умела. Но эта картина так и стоит у меня перед глазами. Многие годы спустя я поняла, что деревянные избы сгорели, а каменные печи остались…
Мы подъезжали к Воронежу. Военная разруха была везде и выглядела обычной. Но здание вокзала было нарядного желтого цвета! Может быть, уцелело от разрушения, а может быть, успели отремонтировать. Здесь в первый раз мои черно-белые воспоминания детства стали цветными. Слово «Воронеж» всегда связано у меня с радостным желтым цветом. И еще одно яркое воспоминание: безумно вкусный пшенный суп, которым накормили нас на вокзале, тоже ярко-желтый. Как же я была голодна, если сваренная на воде пшенная крупа оказалась такой незабываемо вкусной! Я потом много лет любила пшенный суп и пшенную кашу, как счастливое воспоминание об утоленном детском голоде. И всегда при этом вспоминала Воронеж.
Ехали мы из эвакуации со многими
