туда ребятами кошка. Отшельник сидел уже на своём прежнем месте и, щурясь от яркого солнца, смотрел, как несётся к нему, вертя над головой дубину, парень в пунцовой куртке.
– Уж и выдублю я твою шкуру, святоша!
– Это нехитрое дело, – сказал монах, перебирая чётки, – нехитрое это дело – пересчитать рёбра смиренному служителю церкви, у которого всего и оружия, что молитва да чётки. А вот посмотрел бы я, как бы ты попрыгал, будь в руках у меня жёрдочка вроде твоей.
При этих словах парень в пунцовой куртке остановился и опустил дубину. А святой отец, не дожидаясь приглашения, нагнулся и вытащил из-под куста отличную палицу, также окованную железом и сверкавшую от долгого употребления. Мокрый плащ его упал на землю, а дубина взлетела в воздух и принялась выписывать хитрые восьмёрки над его головой. Лесной бродяга звонко рассмеялся.
– Ай да монах! – воскликнул он. – Вот это монах так монах!
Они закружились по поляне, обрушивая друг на друга град тяжёлых ударов. Но в руках хорошего бойца дубина – отличный щит. Стук пошёл по лесу, и пугливые синички поспешили вспорхнуть на самые высокие ветки. И как ни старались противники изувечить друг друга, дубина всегда встречала на пути другую дубину.
Кукушка прокуковала долгую жизнь одному и долгую жизнь другому. Два часа бились весёлые молодцы, и каждый прошёл добрых пять миль, отыскивая слабое местечко у своего врага; и пунцовая куртка стала малиновой снова, а кожаная куртка отшельника курилась паром, когда наконец дубина святого отца с размаху хватила в самое темя молодца в малиновой куртке. Кровь потекла у него по лицу.
– Вот это удар так удар! – сказал бродяга, роняя дубинку. – За этот удар я, пожалуй, прощу тебе рясу.
Вскочив на ноги, он пустился к ручью, где лежал его лук. Не больше мгновения ему потребовалось, чтобы выхватить из колчана стрелу и натянуть тетиву. А когда он обернулся, святого отца уже не было на месте.
– Никак он провалился сквозь землю! – промолвил парень.
Но тут из-за старого дуба показался отшельник – в железном колпаке, с мечом при бедре и со щитом в руках.
– А я уж думал, что ты за святость свою вознесён в небеса, – сказал парень, вскидывая лук. – Давно не бил я в такую большую мишень!
Но мишень оказалась на удивление проворной: щит сверкнул на солнце, стрела скользнула по нему и воткнулась в землю, дрожа от злости.
– Ты зря перепортишь все свои стрелы, дружище, – сказал монах, отбивая с таким же проворством вторую и третью стрелу. – А пожалуй, они пригодятся ещё тебе на этом свете.
– За такое искусство я, пожалуй, прощу тебе и тонзуру, – сказал бродяга. – Но имей в виду, святой отец: стоит мне затрубить в этот рог – и четыре десятка моих молодцов будут тут раньше, чем ты успеешь прочесть отходную своей грешной душе.
– Не спеши трубить, Робин Гуд, – рассмеялся монах, – стоит мне свистнуть вот в эти два пальца – и десяток добрых псов будет тут, чтобы
