дкладки, словно по тоннелю, в конце которого чуть виднелся свет.
У Васи была не куртка – айсберг. Большая и толстая.
«Стопроцентный пух, – говорила с гордостью мама. – Это тебе на вырост. Не на один же год покупать. Рукава подвернём, резинку вставим. В поясе утянем. Годика через два в самый раз будет!»
– И тут пусто, – вздохнул Вася, опуская второй рукав.
Уроки закончились, ребята уже разошлись. И Печёнкин мог давным-давно быть дома, если бы не одна неприятность: у него пропала шапка.
Шапка у Васи была самая обыкновенная – тёмно-синяя, вязаная. В похожих многие ходили. Если бы кто-то и перепутал шапки, то свою обязательно оставил бы в раздевалке. Но на вешалках висело только несколько мешков со сменкой.
Мешки Вася тоже проверил – шапки там не было.
Обычно пропажи находились быстро. Или рядом на вешалке, или под вешалкой, или в шкафу у гардеробщицы тёти Паши.
У тёти Паши в раздевалке был пост… наблюдательный. Она смотрела, кто в раздевалку заходил, а потом выходил. В конце занятий тётя Паша патрулировала подконтрольную ей территорию и подбирала бесхозные вещи. Она их хранила в шкафу, пока не объявится хозяин.
С Печёнкиным такая история случилась впервые. Утренняя толчея приучила его действовать быстро, по определённой схеме: мешок с ботинками – на нижний крючок, куртку – сверху, шарф – в рукав, шапку – на большой крючок. Всё! Печёнкин закидывал на плечо рюкзак и отправлялся в класс.
Выработанная сноровка никогда не подводила. После уроков он первым мчался в раздевалку. Шапка. Шарф. Куртка. Мешок с ботинками. Ни минутой дольше! А тут…
– У меня шапка пропала, – Вася взял в охапку куртку-айсберг и подошёл к тёте Паше.
– Как это «пропала»? – удивилась гардеробщица. – Никуда она просто так пропасть не могла.
– Она не просто так пропала. Она совсем пропала, – горько вздохнул Печёнкин. Он выглядывал из-за куртки, как синица из-за сугроба.
– А ты точно из дома в шапке пришёл? – подозрительно посмотрела на пятиклассника тётя Паша.
– Точно… И в чём я теперь домой пойду? – недовольно проворчал Печёнкин.
– Ну, поищи рядом, на другой вешалке, – заволновалась тётя Паша.
– Искал уже. Шапки нигде нет, – насупился Печёнкин.
– Может, надел кто… по ошибке, – предположила тётя Паша.
«Шапку украли! – пронеслось в голове у Печёнкина. – Как же я сразу не догадался!»
Тётя Паша тем временем покинула пост и отправилась на поиски пропажи. Она заглядывала под каждую вешалку и в каждый угол. «Да что ж за напасть такая?» – бормотала гардеробщица.
А Печёнкин уже представлял себе, как вор незаметно крадётся мимо тёти Паши. И раз – на пол, а потом по-пластунски, под вешалками, чтобы тётя Паша не заметила. Голову только иногда поднимает, чтобы пятый «А» не пропустить и шапку синюю вязаную.
«Интересно, – думал Вася. – Чего это ему именно моя шапка понадобилась? А не Ивушкиной, например, или Смирнова? У Ивушкиной шапка большая, пушистая, из натурального меха. А у Смирнова ушанка военная, говорит, настоящая – папина. Наверное, преступник спортсмен, – решил Печёнкин. – Точно спортсмен: по-пластунски умеет ползать, а шапка ему нужна для тренировок на улице. Ведь в ушанке бегать не будешь. Или в пушистой шапке-одуванчике».
– Нет твоей шапки. Как сквозь землю провалилась! – всплеснула руками тётя Паша. Она вернулась на свой наблюдательный пост. – Ты не расстраивайся. Отправляйся-ка лучше домой.
– Мне мама без шапки ходить не разрешает, – упёрся Печёнкин.
– Тогда я тебе шапку сейчас подберу, – обрадовалась тётя Паша и открыла шкаф.
На полках тёти-Пашиного шкафа в ряд лежали перчатки, варежки, носки, все разные, и две шапки. Одна – вязаный берет, наверное, столетней давности, как у актёра Боярского в фильме про трёх мушкетеров, а другая – резиновая, для бассейна. Розовая и вся в цветочках, тоже резиновых.
Печёнкин уставился на тётю Пашу, возмущённо вытаращив глаза.
Тётя Паша тяжело вздохнула. Она поняла, что Вася Печёнкин без шапки из школы не уйдёт.
– Подумаешь, шапку потерял, другие вон, смотри, сколько всего потеряли – и дома сидят, чай пьют, – уговаривала тётя Паша.
Она осторожно надела на Печёнкина берет.
– Ну вот, – сказала радостно тетя Паша, – голова в тепле, и уши закрывает.
Берет, то ли от тяжести пряжи, то ли от тяжести лет, которые он пролежал у тёти Паши в шкафу, стал сползать
