влюбленных, никогда еще не наблюдала она столько нежности в отношениях смертных мужчины и женщины. Не жаждали, верно, так соединиться друг с другом даже горы острова Офату, Кара и Какепуку, что по легенде, томимые пылом любви, преодолели моря и равнины лишь бы быть вместе. Вот уже тысячу лет стоят они, одна напротив другой, не в силах разомкнуть взглядов, и туман, нисходящий по вечерам на их склоны, застенчиво прячет брачные ласки. И хотя не было у смертных влюбленных впереди столь долгих лет жизни, не было огромных гранитных сердец, способных стерпеть томление безмерного чувства, одним поцелуем они испили до дна всю чашу вечности и мгновение это растянулось, словно века.
Высок и крепок был Тутанакеи. На твердой, как камень, груди его красовались щиты перламутровых раковин, а запястья украшали браслеты тридакны. По широким плечам, спине и ногам кружилась спиралью, то переходя в паутину, то рассыпаясь на мелкие брызги точек, черная татуировка, рельефная, будто кора столетнего дерева. Лицо же его было, верно, высечено под резцом знаменитого мастера: непреклонные линии подбородка, носа и губ, лучащийся взор, озаренный светом божественной силы, оттянутые до ключиц тяжелыми серьгами уши. Само совершенство пожелало явиться миру в Тутанакеи. Не было в нем никакого изъяна, уродства.
Подстать красавцу Тутанакеи была и Хинемоа. Налегке плыла она по морю и потому единственным украшением, в котором девушка предстала пред юношей, была нагота стройного, смуглого тела. Все в этом теле сияло гармонией: миниатюрное личико с порхающими по жизнерадостным траекториям бархатными глазами-бабочками, круглые, стоячие груди и покатый живот, еще не познавшие муки рождения, отнимающей женскую силу и молодость. Все в Хинемоа было прекрасно, и Тутанакеи, зачарованный прелестью юной красавицы, смотрел на нее с восхищением.
И обратилась Хинемоа к Тутанакеи с такими словами:
– О, славный воин Тутанакеи! Любимый Тутанакеи!
Нелегок был путь к тебе. Злой дух преграждал мне дорогу, разлучая каждую ночь священные лодки с Моаной, чтобы я не могла покинуть родной Мокоии. И Мауи, этот тщеславный Мауи, пытался мне помешать, остановив бег легкокрылого Солнца, дабы не было больше ночи на земле и тайных свиданий влюбленных. Течение норовило унести меня в открытое море, и звук твоей флейты все время терялся во мраке, обрекая меня на погибель. Но несмотря ни на что я приплыла к тебе, Тутанакеи, ибо нет во всем мире, во всех девяти небесах, такой грозной силы, что способна смирить порыв страстного сердца.
И пусть отец, великий вождь Тура, предназначил Хинемоа в жены другому, лишь ты станешь ее настоящим супругом, любимый. Сам дух мой взялся за руки с твоим и теперь они тихо шагают вдоль кромки моря. Разве брачный союз их не священен? И разве не крепче он тех мертвых уз, что налагают на нелюбимых своим глухим бормотание тохунги среди каменных истуканов мараэ?
Так обратилась Хинемоа
