провела мимо мужского дома собраний, мимо всех спящих фаре, будто желая явить позор девушки, засвидетельствовать перед этими молчаливыми зрителями бесчестье ритуальной принцессы, посмевшей долгие годы находить незаслуженный кров в их мирном селении.
Наконец, втолкнув девушку в хижину, Пифанга уселась напротив, как сторож, дожидаясь минуты, когда души жителей Мокоии вернутся. Ждать пришлось не так долго. Один за другим просыпались дома, наполняя деревню и окружающий лес звуками человеческой жизни. Плакали дети, кричали их матери, смеялись отцы, добродушно болтая о чем-то с другими мужчинами. Кто-то, собираясь рыбачить, приводил свои снасти в порядок, кто-то готовился к изнурительному труду на плантациях. Тут и там доставались запасы еды, в земляных печах грелись камни.
Решив, что момент наступил, Пифанга повела Хинемоа к вождю, с ехидной усмешкой напомнив, чтобы та надела свою лаву-лаву, поскольку теперь они не одни. Как хотела вызвать она в Хинемоа смущение, как хотела оскорбить эту любимицу жизни, но девушка, оправившись после первого страха, уже не боялась Пифанги. Она никого не боялась. Только любовь была по-прежнему в сердце и эта любовь давала ей осознание правоты, высшей и непорочной, той правоты, что не могли оспорить людские обычаи, пусть даже дарованные человеку святыми тохунгами.
«Разве не есть мир – любовь?» – рассуждала девушка. – «Разве не вьют птицы гнезда, самка с самцом, и разве не любят друг друга они в этих гнездах, взращивая потомство на радость своему покровителю, улыбчивому богу Тане? И разве не ищет в беспредельных просторах Моаны рыба-мужчина свою рыбу-женщину, из союза с которой родятся их общие дети, а от этих детей внуки и правнуки и так без конца, как завещал всем тварям морским Тангалоа, создавая великое царство, невесту Земли – Океан? Так почему же она, Хинемоа, не должна подчиняться извечным законам природы? Неужели богам мила ее девственность? Неужели им нужна чья-то жертва, дабы двигался дальше, не прерываясь, величественный круговорот земной жизни?
Нет, Хинемоа не понимала такого порядка вещей и сейчас, идя за Пифангой к вождю, возмущалась выпавшим на ее долю несчастьем. С завистью смотрела она на жителей Мокоии, на всех этих обремененных мирскими делами людей, рыбаков и охотников, искусных строителей лодок, резчиков дерева и моряков, склонявших почтительно головы при ее появлении. С завистью не к их мастерству и уделу, но к возможности свободно любить, не боясь наказания за свои чувства.
Вот о чем думала Хинемоа, идя с Пифангой к вождю.
И вот почему, увидев его, облаченного в великолепный наряд из красных перьев попугая сенги и ожерелий из отточенных зубов кашалота, девушка не отвела своего взгляда от взгляда отца.
Радостным и приветливым был отец. Он, суровый вождь Мокоии, грозный в мирное время и безжалостный на войне, встречал дочь Хинемоа, не тая нежности. Немногим, далеко немногим во всей
