о раннем впечатлении писателя от виденной им сцены во время поездки Михаила и Федора Достоевских из Москвы в Петербург: «Прямо против постоялого двора через улицу приходился станционный дом. Вдруг к крыльцу его подлетела курьерская тройка и выскочил фельдъегерь <…>. Фельдъегерь был высокий, чрезвычайно плотный и сильный детина с багровым лицом. Он пробежал в станционный дом и уж наверно “хлопнул” там рюмку водки. Помню, мне тогда сказал наш извозчик, что такой фельдъегерь всегда на каждой станции выпивает по рюмке, без того не выдержал бы “такой муки”. Между тем к почтовой станции подкатила новая переменная лихая тройка, и ямщик, молодой парень лет двадцати, держа на руке армяк, сам в красной рубахе, вскочил на облучок. Тотчас же выскочил и фельдъегерь, сбежал с ступенек и сел в тележку. Ямщик тронул, но не успел он и тронуть, как фельдъегерь приподнялся и молча, безо всяких каких-нибудь слов, поднял свой здоровенный правый кулак и, сверху, больно опустил его в самый затылок ямщика. Тот весь тряхнулся вперед, поднял кнут и изо всей силы охлестнул коренную. Лошади рванулись, но это вовсе не укротило фельдъегеря. Тут был метод, а не раздражение, нечто предвзятое и испытанное многолетним опытом, и страшный кулак взвился снова и снова ударил в затылок. Затем снова и снова, и так продолжалось, пока тройка не скрылась из виду. Разумеется, ямщик, едва державшийся от ударов, беспрерывно и каждую секунду хлестал лошадей, как бы выбитый из ума, и наконец нахлестал их до того, что они неслись как угорелые. Наш извозчик объяснил мне, что и все фельдъегеря почти так же ездят, а что этот особенно, и его все уже знают; что он, выпив водки и вскочив в тележку, начинает всегда с битья и бьет “всё на этот самый манер”, безо всякой вины, бьет ровно, подымает и опускает и “продержит так ямщика с версту на кулаках, а затем уж перестанет. Коли соскучится, может, опять примется середи пути, а может, Бог пронесет; зато уж всегда подымается опять, как подъезжать опять к станции: начнет примерно за версту и пойдет подымать и опускать, таким манером и подъедет к станции, чтобы все в селе на него удивлялись; шея-то потом с месяц болит”. Парень воротится, смеются над ним: “Ишь тебе фельдъегерь шею накостылял”, а парень, может, в тот же день прибьет молоду жену: “Хоть с тебя сорву”; а может, и за то, что “смотрела и видела”». – Дневник писателя за 1876 год, январь. – ПСС. XXII. 28. Ср. езду Платова в «Левше» Н.С. Лескова.
119
Нет, я не вытерплю, не вытерплю! – Как пишет Тихомиров (138–139), «герой, переживая увиденный сон, отождествляет себя не только с Миколкой, <…> но и с замученной лошадью»; исследователь напоминает, как говорится о Раскольникове после убийства: «Раздевшись и весь дрожа, как загнанная лошадь, он лег на диван» (ПСС. VII. 90); в ранней редакции, как показывает Тихомиров, связь со сном еще очевиднее: «весь дрожа <…> как одна загнанная лошадь, которую я видел в детстве» (ПСС. VII. 41).
120
…пошел на Т-в мост. – На Тучков мост.
121
Господи! – молил он, – покажи мне путь мой… – Ср. восьмой стих 142-го псалма: «Даруй мне рано услышать милость Твою, ибо я на Тебя уповаю. Укажи мне путь, по которому мне идти, ибо к Тебе возношу я душу
