всех систем от мозга сработал раньше. Колька заснул.
И берёг этот сон его измученную Элеонорой Аркадьевной душу и утомлённое ею же сердце. Ибо баба она хоть и обширная, и незабываемая, но все жилы из Кольки вытянула и на косу свою русую – будь она неладна эта коса, что разум мужицкий попутала – намотала.
В этот раз супружница ругалась недолго, зато с порчей имущества, чему сама, несомненно, напугалась. И, главное, на что? Что вместо козочки привёз из городу самый новый аппарат самогонный?! Так любой понимающий в хозяйстве человек сразу сообразил бы, что от аппарата пользы и прибыли, куда больше выйдет, чем с козы!
Коз-то в Ласточке десяток, а самогонного – ни одного! В Селянку, что в пяти километрах пешего ходу, обращаться приходилось. А тут – чистая польза! И неизменный спрос. Баба! Одно слово! Колька матерился до хрипоты, пока Элеонора, папу её, Аркадьевна не запустила лавочкой в окно и не рявкнула, что «/…/ она будет что-то убирать и готовить, пока эта /…/ сволочь козу не добудет!». И очень любопытным Кольке тогда показалось, что аппарат, который он ласково прижимал к груди, отобрать супруга и не пыталась, и вообще шумела исключительно из-за отсутствия появления в доме новой скотины.
Обидным было другое: лавочка была собственноручного Дрэканова производства. Как и окно, стекло в котором, Колька заменил всего месяц назад, после бурного, но не очень продолжительного скандала.
Однако, вывод Ласточкин шофер сделал. Баба сердита сильно. А значит, коза действительно этой разъярённой домовихе нужна. Плюнул супруге под ноги, погладил аппаратик нежно и понёс прятать бесценное приобретение в рабочий трактор. Ну, а уж дальше – в Селянку, лечить, причинённый половиною, стресс.
«Ласточка» выживала. Трудно выживала. Конкурировать с дешёвым импортом было непросто тяжело, почти неосуществимо. Все десять совладельцев её, включая Кольку, пахали от зари и до упаду, и приносило это ровно столько, чтобы хватило на платежи, закупки семян и кормов, и горюче-смазочных. Иногда Никола думал, а стоила эта шкурка выделки? Быть может, просто вести свой огород, пасти свою скотину и не быть никому ничем должным? А жить на продажу излишков. Хотя… будут ли они, эти излишки? А тут, вроде, и сбыт налажен уже. Грабительский, конечно, потому что агенты скупают у таких мелких, как «Ласточка», хозяйств всё за копейки, а в большие сети им и вовсе не пробиться. Только и остаётся – продаваться посредникам за бесценок.
Но тогда у него оставалось бы время на лес и охоту с рыбалкой. И не было бы денег на любимую Элеонору Аркадьевну, наряжать и радовать которую, вопреки всеобщей убежденности, ему нравилось и даже хотелось. Поэтому «Ласточка» оставалась его единственной и незыблемой жизненной программой и целью. К тому же, это было то самое место, куда его приняли «на поруки» по возвращении из северных поселений после инцидента, о котором Колька предпочитал умалчивать. Впрочем, все знали и так.
И о том, что все обвинения были несправедливы. Как и о том, почему в Колькиной машине оказались оба те мешка зерна, которые
