Немцовой, Гавличка и других писателей того времени. Много часов просиживал он над книгой Якубеца «Чешская литература», отмечая на полях те места, которые его волновали или с которыми он не был согласен.
К оценке, которую Якубец[20] дает Яну Православу Коубеку, Юлек приписал: «Несправедливо резко!». И в других местах много вопросительных знаков, волнистых и прямых линий, оставленных Юлеком на полях очерка о Я. П. Коубеке. Это показывает, что с мнением Якубеца Фучик не соглашался.
Летом Юлек читал и писал в холле, где было сравнительно тихо. Никто в будний день сюда не входил, если знал, что Юлек углубился в работу. Если отец хотел взять из стола новый крючок для удочки, то тихонько заходил в холл, а мама беспокоила сына только тогда, когда наступал час обеда, осторожно стучала в дверь и говорила: «Юлечек, иди кушать». Мать и отец с большим уважением относились к труду сына, хотя он и не требовал от них такого к себе внимания.
Фучик уже давно привык работать в любых условиях: в трактирах глухих сел и захолустных городишек, в кафе областных городов или Праги. А в таких местах посетители разговаривают особенно громко. Да и в редакциях никогда не соблюдают тишину. В одной малой комнате сидело не менее двух сотрудников, и дверь никогда не закрывалась: поминутно кто-нибудь приходил. Если Фучик писал дома, то включал радиоприемник и работал под музыку. При любом шуме и гаме Юлек способен был погрузиться в работу: писать, читать, обдумывать, изучать. Если в такие минуты к нему обращались, то случалось, что сразу он и не отвечал, потому что не воспринимал окружающий мир. Может быть, к такому сосредоточению он привык уже с детства, в Пльзене. Тогда в маленькой кухне семья проводила дни и вечера, а Юлек должен был готовить уроки.
Летом 1939 г. были и другие нарушители тишины. Во-первых, влетавшая через открытую дверь горлинка. Птица была такой безбоязненной, что садилась на стол, кланялась и ворковала. Юлек минутку прислушивался, а потом говорил: «Ну, хватит, лети теперь куда-нибудь в другое место!» Горлица, конечно, не понимала, и Фучику приходилось объясняться на понятном ей языке: «Кыш!». Вторым возмутителем спокойствия был Йерык. Он всегда был начеку и не упускал ни одной возможности, чтобы проскользнуть в щель приоткрытой двери. Как только ему это удавалось, пес тут же кидался к Юлеку, терся о его ноги и тявкал от восторга.
Однажды в холл залетела касатка, которая, должно быть, впервые покинула гнездо. Очутившись в незнакомом мире, она в мгновение ока метнулась к окну, сильно ударилась головкой о стекло и свалилась на пол. Юлек поднял ее, положил на стол и попытался сделать ей искусственное дыхание, осторожненько растягивая и вновь складывая ее крылышки.
Продолжалось это до тех пор, пока птица не открыла глаза. Мы принесли ей немножко молока, но она не прикоснулась к нему. Юлек попробовал поставить ласточку на ноги, но они не держали ее. Мы отыскали коробку из-под папиросных гильз, выстлали ее тряпочками, и Юлек уложил касатку,
Профессор чешской литературы в Пражском университете. –
