на всю страну вещала, что право – это несвобода, не слышала сию пламенную речь?
– Не, я телек не смотрю, и теток министерских не слушаю, только если работа заставит. А что же тогда, по ее мнению, есть свобода?
– Запрет.
– Чего? – офигела Маруська.
– Того.
– Дай угадаю, тетя лет сталинских рожденья?
– Судя по виду, определенно.
Я закинула конфету в рот и огляделась в поисках урны. Не увидела, свернула в трубочку, кивнула в сторону коопки.
– Слушай, а как доказать принуждение к распространению недостоверной информации в законе написано?
– Нет, – горестно призналась Маруська.
Кто бы сомневался…
Рыба с головы гниет – банальность, но меткая! Шепелявый заставлял своих корров, мягко говоря, подтасовывать инфу о качестве продуктов, которые они анализировали. Делал это, естественно, завуалированно, чтоб в случае чего быть ни при делах. С завидным постоянством так и выходило. Какой-нибудь производитель рано или поздно усматривал подлог и громко возмущался. Корра выставляли крайним и увольняли, а шепелявый ровно сидел на своем рабочем стуле. А что? Не он же сюжет делал. А производители-то не знают, что именно редактор в ответе за эфирный текст, он его принимает и утверждает, без его ведома и одобрения ни один текст даже в монтаж не идет, не то что в эфир. Но об этом в случае конфликта все старательно умалчивают.
Гниль…
Я побултыхала пакетиком чая в кружке и посмотрела через стеклянную перегородку в соседнюю редакцию. Шепелявый сидел, уткнувшись в монитор, делая вид, что не замечает молчаливого негодования своих подопечных.
Вот бы шлепнуть его использованным чайным пакетиком по расползающейся плеши.
Но пакетик полетел в мусорное ведро. На глаза попался лист бумаги. Я смяла и пульнула им в шепелявого. Бумажный комок не долетел, сраженный стеклянной перегородкой, и упал к моим ногам.
Несколько лет назад один мой знакомый рассказал преинтересную историю о том, что начинал свою телевизионную карьеру этот, так называемый, редактор официантом, и не где-нибудь, а в самом нужном месте. Что ж, на моей памяти и из уборщиц журналисты ковались. Вот только уборщицей ту журналистку давно уж никому и в голову не придет назвать, а шепелявый и с виду, и по нутру так официантом и остался. Вот уж правда: ни из тряпки, ни из полового человека не сделать.
А что за нужное место? Было такое, и до сих пор там же стоит. Но уже не то, конечно. В незапамятные времена собирались в нем телечины, склонные к разнообразиям и новизне плотских утех. Посему карьерный рост молодых и амбициозных задом наперед приветствовали и поощряли. Нынче этим никого не удивишь, но тогда такие ставки только-только в моду входили и многое гарантировали.
Краем глаза уловила движение. А вот и моя редактор пожаловала. В Томочке в отличие от шепелявого редактор угадывался сразу, и в стати, и во взгляде, и в походке. Одна беда – трусовата малость. Мнение свое не отстаивала, корров не защищала, начальству не перечила, за место боялась.
