ему в сердце. Это было бы слишком просто. А теперь он в моей власти, и он начнет понимать…»
И тут, совершенно против собственной воли и намерений, она вспомнила ощущение его золотистого тела на своем, обнаженного, гладкого и твердого, и ее бедра сжались, а потом расслабились, так что она почувствовала прилив мягкого жара, такого же горячего, как кровь, бросившаяся к ее щекам, и как ее гнев на саму себя и на собственную неспособность справиться с этой животной частью своих эмоций. Во всем остальном она тренировала себя как атлет, но вот эта неуправляемая чувствительность оставалась вне ее власти.
Она посмотрела на дверь за спиной мужчины и увидела Шасу, стоявшего снаружи в солнечном свете, свое прекрасное дитя, с любопытством наблюдавшее за ней, и устыдилась и разозлилась из-за того, что оказалась захваченной врасплох в тот момент, когда, как она была уверена, выплеснулись наружу ее самые низменные чувства.
– Закрой дверь! – приказала она, и ее голос прозвучал ровно, хотя и хрипло. – Войди и закрой дверь.
Она отвернулась и устремила взгляд в окно, снова беря себя в руки, перед тем как повернуться лицом к человеку, которого решила уничтожить.
Дверь захлопнулась, и Шаса испытал острый укол разочарования. Он чувствовал, что происходит нечто жизненно важное. Этот светловолосый незнакомец с желтыми кошачьими глазами, знавший его имя и его происхождение, что-то затронул в нем, что-то опасное и волнующее. И еще реакция его матери, этот внезапный прилив румянца на ее шее и щеках и нечто такое в ее глазах, чего он никогда не видел прежде… это же не чувство вины, правда? Значит, неуверенность, что было ей совершенно несвойственно… Она никогда не испытывала неуверенности относительно чего бы то ни было, это Шаса знал. Ему отчаянно захотелось узнать, что происходит за закрытой дверью. Стены строения были сделаны из рифленого оцинкованного железа…
«Если хочешь что-то узнать, пойди и узнай!» – таким было одно из любимых изречений его матери, и когда Шаса обходил угол конторского строения, его смущало лишь то, что она может застать его за этим делом; он ступал осторожно, чтобы гравий не хрустел под его ногами. А потом он прижался ухом к нагретому солнцем волнистому металлу.
Но как он ни напрягал слух, изнутри доносился лишь неотчетливый гул голосов. Даже когда незнакомец заговорил резко, Шаса не мог разобрать слов, а голос его матери и вовсе звучал низко, хрипло, почти неслышно.
«Окно!» – подумал мальчик и быстро подошел к углу. Обогнув его в стремлении подслушать, он вдруг стал объектом внимания сразу пятидесяти пар глаз. Управляющий заводом и его оставшиеся не у дел рабочие все еще топтались у входа; сразу умолкнув, они уставились на мальчика, появившегося из-за угла.
Шаса вскинул голову и повернул в сторону от окна. Но они продолжали наблюдать за ним, поэтому он, сунув руки в карманы оксфордских штанов, искусно изображая безразличие, не спеша зашагал к длинному деревянному причалу, как будто изначально именно это и планировал. То, что происходило в конторе,
