Гриффин говорит моему отцу:
– Думаю, нам лучше побеседовать наедине.
Тот медленно кивает.
– Ждите здесь, – говорит он братьям.
Papa и Фергус исчезают в одном из частных залов, закрываясь от нас двойными стеклянными дверьми. Я вижу их очертания, когда они садятся за стол переговоров, но не могу разобрать выражения лиц. И не слышу ни слова из того, что они говорят.
Данте и Неро вытаскивают пару стульев из-за ближайшего столика, люди Фергуса поодаль делают то же самое. В ожидании мы сидим втроем и пялимся на головорезов Гриффина напротив.
Это занимает нас минут на десять. Но созерцать их уродские рожи довольно скучно. Ждать вообще скучно. Я бы лучше выпила шот-другой в баре или даже пошарилась по кухне в поисках перекуса.
Но стоит мне приподняться, как Данте, не глядя в мою сторону, говорит:
– Даже не думай.
– Я хочу есть, – отвечаю ему.
Неро достал нож и играет с ним. Он умеет выполнять всевозможные трюки. Лезвие такое острое, что брат запросто мог бы лишиться пальца, если бы ошибся. Но он ни разу не ошибался.
Со стороны может показаться, что Неро хочет припугнуть громил напротив, но это не так. Он просто постоянно так делает.
– Понять не могу, почему ты всегда самая голодная из нас, – говорит Неро, не отрывая взгляд от ножа.
– Неправда!
– Сколько раз ты сегодня ела? Только, чур, не врать.
– Четыре, – слегка кривлю я душой.
– Брехня, – фыркает брат.
– Я не так беспокоюсь о своей фигуре, как ты, – подкалываю я его.
Неро – самовлюбленный павлин. И не без причины – все мои братья красивы, но среднему досталась та настоящая мужская красота, от которой девочки текут моментально. Я не знаю ни одной девушки, которая бы не переспала с ним или хотя бы не пыталась этого сделать.
Странно, конечно, знать такое о собственном брате, но мы довольно открыты друг с другом. Так бывает, когда долго живешь вместе в одном доме, а рядом нет матери, которая объяснила бы, чем сестры отличаются от братьев.
Впрочем, меня это устраивает. Я вовсе не имею ничего против женских штучек – меня не напрягают девушки, которые хотят быть красивыми, или женственными, или сексуальными – да какими угодно. Я просто не хочу, чтобы со мной «обращались как с девушкой», что бы это ни значило. Я хочу, чтобы со мной обращались как с Аидой, в любом случае. Ни больше и не меньше.
Аидой, которая сходит с ума от скуки.
Аидой, которую уже клонит в сон.
Аидой, которая начинает искренне сожалеть, что побеспокоила Гриффинов, раз теперь она будет заперта здесь до скончания веков, пока papa и Фергус говорят, и говорят, и говорят…
И вот, наконец, спустя почти три часа, оба мужчины выходят и выглядят они мрачными и смирившимися.
– И? – спрашивает Данте.
– Мы договорились, – отвечает papa.
Звучит, словно судья выносит свой приговор. Мне не
