и на стыках. Семьдесят пар глаз неподвижно смотрели на этакое чудо. На грязных изможденных лицах читались удивление, растерянность, недоверчивость. Но, похоже, все было взаправду. Такими вещами не шутят. С нар неуверенно поднялся один заключенный, за ним второй, третий, и вдруг все задвигались, заторопились по узкому проходу между деревянных лежаков и стоек, толкая друг друга, наступая на ноги. К Сергею потянулись трясущиеся руки, на лицах обозначилось жалостное, а у иных – умилительное выражение.
Сергей торопливо сыпал табак в каждую ладонь: этому, потом другому и следующему за ним… Что-то летело мимо рук, сразу несколько человек оказались на четвереньках и спешили собрать просыпавшееся с занозистых досок, по их спинам лезли другие… Сергей уже не улыбался.
– Полегче, друзья! – воскликнул он, встряхнув курчавой головой. – Не толкайтесь. Делитесь с соседями, а то не хватит на всех.
Вдруг толпа разом колыхнулась, словно ее прошил электрический разряд; послышались отвратительные чавкающие удары, ругань и чьи-то всхлипы, и перед Сергеем предстали три приземистые фигуры. Золотые фиксы во рту, дебильные глумливые рожи, наглый и как бы остекленевший взгляд, и у каждого финка – у кого-то в голенище сапога, а у кого и прямо в руках – для убедительности, стало быть.
– Чего вылупился? – молвил тот, что стоял посредине. – Давай свой сидор. Чего жмёшься? Или тебя перышком пощекотать? – Резко обернувшись, грозно гаркнул: – Э, фраерня, чего окружили мужика? Быстро рассосались, пока я кому-нибудь кишки не выпустил. – И он поднял сверкающий нож с наборной рукояткой из красивого разноцветного стекла.
Сразу все попятились, головы поникли. Собирать кишки с пола никому не хотелось.
Сергей усмехнулся про себя. Это ему было знакомо. Сколько раз наблюдал он подобные сцены, когда несколько таких вот рож держат в страхе целую камеру политических или битком набитый здоровыми мужиками вагон, вот как сейчас.
– Ну ты чё, фраер, не понял, что ли? Тебе что, уши прочистить?
Сергей медленно поднялся с нар, выпрямившись во весь рост, уверенно глянул на фиксатого. Тот опешил, увидев перед собой верзилу на полголовы выше и заметно шире в плечах. Но, главное, он встретил твердый упористый взгляд. Чутьем зверя почуял, что перед ним вовсе не фраер, не фуфло и что с кондачка его не возьмешь. Такие открытия совершаются мгновенно.
Фиксатый отступил на полшага, на лице его обозначилась недоверчивая улыбка.
– Ты кто будешь? – спросил он хотя и развязно, но уже без прежней наглости.
– Меня Сергеем зовут.
– Я спрашиваю, какой ты масти!
Ножичек все играл в руке, как бы сам по себе.
– Нет у меня никакой масти.
– По какой статье чалишься?! Ты чё, русского языка не понимаешь?
Понемногу к фиксатому вернулась прежняя уверенность. Он уже понял, что перед ним все-таки фраер, хотя и «битый».
Ответ Сергея подтвердил его догадку.
– Пятьдесят восьмая.
– А, контрик, все ясно! – обрадованно воскликнул фиксатый и, осклабившись, переглянулся со своими спутниками. Дело для тех было вполне ясное, и они не понимали, чего фиксатый сопли разматывает. Давно бы сунул перо в бок этому черту. Вон стоит как столб и руки опустил. Ежели садануть его справа под ребро – не успеет увернуться, сразу ласты склеит. Не впервой…
Сергей видел эти оценивающие взгляды, понимал их значение. Когда был матросом в Керченском порту, он дрался, почитай, каждую неделю – и на ножах, и на кулаках, и чем придется. И еще никому не удалось свалить его с ног. Наоборот: это он сбивал противника одним ударом, так что за ним среди местной шпаны закрепилась слава силача и первого драчуна. Кончилось тем, что драться с ним перестали. Стоило какому-нибудь забияке узнать, кто перед ним, как он сразу утрачивал весь свой пыл и опускал руки со словами: это же «Полундра»! (такая у него была кличка).
А ведь ему тогда не было и восемнадцати лет. Теперь, много лет спустя, Сергей почитал все это за детские шалости: кровавые драки на ночном берегу в призрачном блеске звезд, поножовщину по малейшему поводу и без, обожающие взгляды чернобровых красавиц, из-за которых и происходило большинство драк. Все это заканчивалось синяками и выбитыми зубами – не более того. А если кого и подрезали, так не насмерть. Сами же помогали бывшему врагу зашивать рану обычными нитками – тут же, на берегу. Все тут были свои, жили на одной земле, ходили по одним водам и любили одних девушек – горячих южных красавиц со жгучим взглядом и нравом дикой кобылицы. Славное было время, не то что сейчас!
Фиксатый все смотрел на Сергея и никак не мог взять в толк: что у того на уме. То смотрит зверем, то лыбится неизвестно чему. А чего тут лыбиться? Все предельно ясно.
– Давай свой табачок. Тут тебе не колхоз. На этапе свои
