мне не пришлось, ведь Жаклин поняла всё без лишних слов.
– Я… – что-то промычала она, когда я коснулся её щеки, а затем привлёк к себе, целуя в розовые губки.
И уже спустя всего пять минут я трахал её в своей спальне, стараясь насладиться её искусными стонами вдоволь. Без каких-либо препятствий я уже вовсю касался женского тела где мне только вздумается, осознавая, что на этот раз она превзошла саму себя с нашего последнего раза.
Скромница Жаклин Лоусон скакала и извивалась на мне так усердно и профессионально, что я вполне мог бы похвалить её вслух. Её стоны моментами казались слишком громкими, и я постоянно затыкал ей рот ладонью, почти до боли надавливая на губы.
И мне это чертовски нравилось.
Я с силой прижимал её руки к кровати, толкаясь в её киску, а она двигалась подо мной так, словно хотела вырваться, наверное, потому что я был немного груб. И тогда я сжимал тонкие запястья с ещё большей силой, представляя, как они с хрустом ломаются прямо в моих ладонях.
Надо же, эти мысли – что-то новенькое… Нечто возбуждающее.
Когда же мы закончили, сил у неё уже почти не осталось. Дыхание девочки сбилось, а из киски вырывались остатки моей спермы.
Я встал, натянул штаны и повернулся к зеркалу, стараясь привести в порядок растрепавшиеся волосы.
– Энтони… – прошептала Жаклин, часто дыша.
Она встала, по-прежнему голая, и даже умудрилась потянуться ко мне, чтобы дотронуться губами до моей щеки, но я легко перехватил её тощую руку.
– Ты свободна, – бросил я. – Никаких больше чёртовых поцелуев на сегодня.
Она удивлённо похлопала ресницами и растерянно перевела взгляд на мою руку, продолжавшую крепко держать её тонкое запястье. Затем отошла и, будто стесняясь, закуталась в одеяло, закрыв мне обзор на свою грудь с набухшими розовыми сосками.
– И что это значит? – спросила Жаклин. – Как это «свободна» и «никаких поцелуев»?
– То и значит. – Стоя у зеркала, я вновь посмотрел на своё отражение и заметил пару царапин, оставленных её коготками, на своём торсе. Издевательски я добавил: – Поцелуи будут только после свадьбы.
– Энтони, я…
– Тебе пора идти, милашка.
Я вытащил красную рубашку из шкафа в гардеробной и надел её, оставляя несколько пуговиц расстёгнутыми. Цвет этой вещицы имел потрясающее сходство с кровью, и, наверное, именно по этой причине я так её любил.
Девочка пару минут ещё постояла возле кровати, окутанная в моё одеяло, и я даже увидел, как она вроде бы прослезилась, глубоко оскорблённая моим поступком.
– Только не в моей спальне, – раздражённо кинул я. – Иди хныкать у себя дома. – И издевательски я ещё добавил: – Или в плечо своего папаши.
Я прекрасно знал, что она ни за что не расскажет о том, что случилось между нами, своим родителям. Всю свою жизнь Жаклин играла роль всемирной скромницы, чуть ли не монашки, и точно
