женский голос:
– Самовар готов!
У избы есть некоторое, хоть и плетёное, подобие сеней. Кроме повешенных у притолоки нескольких пар берёзовых веников и связок лыка, другого богатства там не видать. В самой избе было ещё беднее. Пол – земляной. На голом, ничем не покрытом саке кипит жестяной самовар, перед самоваром постелена старая, непонятно какого цвета скатерть. И чайник с отколотым носиком, и две пары чашек с многочисленными трещинами обтянуты жестяными полосками. Словно бы для того, чтобы нищета ещё больше бросалась в глаза, жена Алтынхужи-агай была ещё и горбата. Даже когда просто сидит, постоянно приговаривает – «Ох, ох»…
Взгляд мой упал на подвешенную к потолку над самоваром лениво покачивающуюся одинокую бумажную подвеску. Их, должно быть, раньше было много, теперь покачиваются только потолстевшие от пыли нитки от остальных, к некоторым присохли дохлые мухи. Но и та, которая сохранилась, была вырезана из бумаги непонятного цвета. Когда-то они, наверно, были целы, когда-то вырезанные из красивых разноцветных бумажек круглые украшения, подвешенные за серединку на ниточках, наверно, весело плясали над поднимающимся из кипящего самовара паром, придавая своеобразный уют этой маленькой избушке, скрадывая её бедность.
Жена Алтынхужи-агай выложила угощения – жмых калины, сушёную черёмуху, положила на скатерть тёмную пресную лепёшку с отломанным краем и, охая, принялась разливать чай.
Отец, должно быть, заметив, что не на всех хватает чашек, велел мне выйти, присмотреть за лошадьми. Горбатая апа, хотя и сказала: «Пусть, пусть посидит, пусть выпьет чашечку», – однако особенно настаивать не стала. И всё-таки вручила мне, отломив, кусочек пресной лепёшки. Не знаю, из какой муки её испекли, но эта пресная лепёшка, сверху и снизу вымазанная золой, показалась мне удивительно вкусной.
Отец с Алтынхужой-агай, по-видимому, заранее договорились, торговаться не стали, быстро выпили чаю и отправились в путь. Мы едем сеять просо, а Алтынхужа-агай едет показать проданную нам землю.
Несмотря на то, что кроме трёх человек на арбу были сложены железный плуг, две бороны, мешок проса, а также посуда с продуктами, лошадь бежит лёгкой рысью. Если бы в упряжку была впряжена ещё и пегая кобыла, ей, конечно, было бы полегче – отец не решился её запрячь, так как она принадлежала Ахметше-абзы – просто привязал её к оглобле и пустил без груза: спасибо и за то, что дали попахать.
Та часть Зиргантау, которая подступает к Агидели, представляет высокий, весь изрезанный крутой каменистый обрыв. Едем в том направлении. Расстилающаяся до горы вправо от нас долина – ярко-зелёный, испещрённый цветами луг. Слева от нас – Агидель. Она, словно бы с нами наперегонки, торопливо бежит на этом месте, с приближением к горе всё больше убыстряя своё течение, обгоняет нас. Под арбой протянулась ровная-ровная, без единой ухабинки луговая дорога, состоящая из трёх полосок. Потому ли, что тут мало ездят, или ещё не просохла весенняя влага, – её не успела ещё и пыль покрыть.
