то ли от холодного ветра, то ли от жалости, поведала:
– Оксаночка заболела очень. Видела её вчера, из машины выносили на руках. Ходить не может… Болеет, совсем плоха. Ты бы зашла, проведала. Не знаю, какая кошка между вами пробежала, но нельзя бросать подругу в таком состоянии.
– Я зайду. Обязательно проведаю, – пробормотала я и сделала шаг в сторону. – Вы извините, мне идти надо.
Ускоряя шаги, обдумывала новость. Мысль о том, что Оксана заболела, саднила мозг. И хотя я пыталась убедить себя, что всё наладится и она выздоровеет, предчувствие неминуемой беды чёрной тучей вползало в душу. Зная, что надо навестить пусть бывшую, но всё же подругу, никак не могла убедить себя сделать это. Несколько раз доходила до её дома и… разворачивалась и уходила. Неведомая, но крайне властная сила уводила прочь от ставшего мерзким места.
Всё же в начале апреля неимоверным усилием воли заставила себя подняться на шестой этаж к квартире, которая таила столь неприятные воспоминания. Шла пешком, глупо пытаясь оттянуть время. На улице звенела и пахла весна, а на душе у меня вьюжил февральский буран. Каждый шаг приближал к Оксанкиной двери, к той печальной истории конца дружбы. Казалось, к ногам привязали пудовые гири… Добравшись до Ксанкиной квартиры, помедлила. Нехотя нажала на кнопку звонка. Дверь открылась почти сразу, словно меня ждали. Мама Ксанки, похудевшая, осунувшаяся, увидев меня, обрадовалась:
– Ангелина! Какая же ты красавица! – Она заулыбалась. – Проходи… Как давно ты не заходила, – приветливо проговорила она. Всё как прежде. Лишь залёгшие под глазами круги и тонкая сетка морщин выдавали постигшую её беду. Проходя в комнату, я вспомнила: в последний раз была здесь, когда меня пытались изнасиловать. Мысль была не к месту, я невольно поморщилась.
– Лекарствами пахнет, ты уж извини, – поняла это по-своему мама Ксаны. Уходя на кухню, добавила вполголоса:
– Постарайся не травмировать её…
Старая обида нахлынула с новой силой. Едва не задохнувшись от возмущения, я вошла в комнату и… окаменела. Гостиная напоминала больничную палату. Было очень чисто, пахло лекарствами. Безлико. Так бывает, когда тяжёлая болезнь занимает главное место в жизни семьи. Но не обстановка превратила меня в соляной столп, а то, что лежало на цветастом постельном белье. То, что когда-то в недавнем прошлом было красивой молодой девушкой, а теперь превратилось в живой скелет. Лишь зелёные, ставшие громадными, в половину лица, глаза отдалённо напомнили Ксанку. Тщедушное высохшее тельце стало маленьким, скулы ввалились. Оксана смотрела прямо на меня, но, казалось, не видела. Молчание становилось невыносимым. Кашлянув, я нерешительно произнесла внезапно охрипшим голосом:
– Ксан, привет…
– Ангелина, это ты! – подслеповато щурясь, улыбнулась она иссохшим ртом.
– Да.
Снова
