уже спеши-прощайся и с пылким дыханием жаркого ветра на вершине сопки, и с ладонями полуденного солнца на голых плечах, и с дрожащими звездочками ветрениц, рассыпанных по зеленой тундре, и с волшебно долгими сумерками белых ночей… Вот-вот зажжет травы осенним пламенем руска, но ненадолго: не успеют они сгореть, как ночным морозом на Инари упадет каамос, прижмется к земле, обхватит своими студеными объятиями и тьмой, и останется на много, много дней зимы.
В душу скользнул холод, свернулась клубком на сердце метель, свет померк; Каарина поежилась, но вздрогнула от резко ткнувшего в глаз солнечного луча. Жмурясь, заслонилась ладонью, обозревая свои владения с хлипкого балкона полуразрушенного здания будто впервые: тундра цветет и пахнет, и птичьи базары все еще живы, трава шепчется там внизу, под бесстрашно свешенными наружу загорелыми ногами, воздух все еще чуть горяч и приятно ласкает поцелованную летом щеку: лето пока еще здесь. Девочка прыснула смехом, мотнула головой и принялась за растрепавшуюся светлую косу. Примечтается же.
А впрочем, нет худа без добра, подумалось ей: когда приходит каамос, Нура закрывает придорожную харчевню от посетителей – да и кто рискнет путешествовать в полярную ночь – и шьет лоскутные одеяла или вышивает бисером кошельки при таинственном свете лампады. Камин весело трещит припасенными дровами, из закромов достан морошковый ликер, на медвежьей шкуре тепло и уютно: как раз чтобы зачитать очередную книгу до дыр… Кайя тряхнула распущенными волосами, и те весело разметались по спине, щекоча открытую шею и плечи. И тогда Нура не скажет: «Каарина, опять мечтаешь? Бегом к печи! Где пропадала?».
Нура – это мама. Высокая, сильная и заботливая. Как она ни ругается, что Мерула Альба пропадает в заброшенной библиотеке на краю деревни, все равно она любит свою чудную дочку всем сердцем.
«Мерула Альба» – так Каарину окрестили в деревне. С легкой руки Олава Виртанена, дразнившего ее «белым дроздом». А чтоб красноречивей быть, так на латыни где-то нашел. Скучно жить в деревне – у людей здесь на все готовый ответ. А где ответа нет, там и вопроса. Им не придет в голову спросить: «Почему небо синее? А такое же ли оно синее, если взмыть в него птицей? А что там, за голубым оком озера Инари?». Зачем им? Ведь они знают все. Ведь они – не белые дрозды. Единственное чудо, которое им нужно – леденцовые петушки на палочке, и то до десяти лет. Они все видели, все знают. Кроме самого интересного. Кроме Арне Леннокса.
Арне Леннокс – о нем Кайя вычитала в газете семнадцатилетней давности, самой свежей из сохранившихся в архивах. Подающий надежды ученый, изобретатель, друг Русского Географического общества, основатель университета. Благодаря ему далекий Гельсингфорс на юге столь красив на том фотоснимке. Полярной ночью на улицах зажигаются фонари, а чтобы прогнать холод каамоса и сварить травяной чай, достаточно повернуть резную вертушку – и никакой тебе рубки дров. Увы, самое великое чудо деревни Инари заключается в прилетающем раз в неделю паролете с почтой. Вот бы взлететь на нем однажды и стать Мерулой Альбой по-настоящему…
Кайя закрыла глаза, откинув голову назад. Прелый запах приближающегося вечера уже тянул из-за горизонта свои призрачные руки к полуразвалившемуся дому давно пропавшего чудака-книголюба, к пшеничным волосам его частой маленькой гостьи, к кипящей жизнью лапландской деревушке. Там возвращаются с озера рыбаки и начинается жарка да вяленье впрок свежепойманных налимов и щук; там, весело перекрикиваясь, бежит молодежь из лесов с полными лукошками, чтобы варить варенье, морс, кисель из клюквы, толокнянки, костяники, брусники; там матери и дочери толкут сосновую кору, сушат листья на чай, готовят ужин, и все спешат, спешат успеть до заката сегодня, до полярной ночи зимой, до старости в бренной жизни…
Но в заброшенную библиотеку давно никто не ходит – здесь она в своем мирке.
Кайе было пятнадцать. И она ждала его: того самого момента, когда лопнет нить, что удерживает бусы ее однообразных дней, прошлое брызнет в стороны разноцветными всполохами, а она улетит прочь, вслед за ветром, вон из плена традиций северной деревни Инари.
* * *
Глава 2. Капитан Антеро
* * *
Пришли первые дни руски.
– Дирижабль! Это дирижабль, Нура! – разрывает полуденную тишину крик Кайи.
Нура устало поднимает голову: в полярное лето спать некогда, нужно успеть сделать столько всего до прихода зимы; дрема захватила ее врасплох в плетеном кресле за чисткой картошки. Каарина, это вечное дитя, прыгала на расстоянии вытянутой руки и вопила, указывая в небо. Нура прищурилась и, закрыв ладонью глаза от солнца, взглянула вверх.
– Мама, говорю тебе, это же не паролет, до него еще два дня, – задергала Кайя мать за рукав. – А самый настоящий дирижабль, как в той газете про Арне Леннокса!
На почтовый паролет действительно непохоже. Крыльев нет. Кажется,
