section>Глава 1
Ветер искал историю, которую можно было бы рассказать. И началась она здесь, среди блеклых снеговых облаков, которые вьются высоко над городом. Здесь происходили тысячи событий, сотни «и жили они долго счастливо» и «ещё пока не долго и не счастливо», на которые можно было нарваться, рассекая улицы города на скутере. У каждого прохожего была своя история, и каждая достойна того, чтобы её рассказали. Но зимние вечера созданы для бесед у камина и сказок на ночь о зове сердца и героях.
Герой… Вот кого искал ветер.
Шаловливый порыв пронёсся по центру города и свернул на оживлённую Персиковую улицу. Снег не часто наведывался в этот город, поэтому жители были воодушевлены как никогда. Машины гудели и мигали огнями, сновали туда, сюда и обратно. Дети в полосатых шарфах оставляли свежие следы на тротуаре, припорошённом только что выпавшим снегом. Лавочник взобрался на хлипкую лестницу, чтобы повесить фонарики на витрину своего канцелярского магазина. Он поморщился, когда проказник-ветер бросил пригоршню снега ему в лицо.
«Не о нём, – решил ветер. – Не сегодня».
Ветер бросился на другую сторону улицы, взъерошив голубые пряди на голове молодого человека, который стоял на углу и перебирал струны своей старой гитары. Снежинки застревали в его ресницах. Он, как обычно, исполнял свою грустную песню о птицах-тенях и разбитых сердцах:
Я буду прижимать тебя к груди, пока могу,
Но скоро, любовь моя,
Ты упорхнёшь,
Ты так живёшь…
Ветер зашептал меж струн: «Тсс, не ты, не сегодня, пока не ты».
Затем он резко свернул и начал подниматься выше, и выше, и выше, и… «Вот ты где!»
На другой стороне улицы, на двенадцать этажей выше всей этой суеты, в своей родной квартире, удобно устроившись на подоконнике, сидела одиннадцатилетняя девочка в очках, съехавших на кончик носа. Во рту она держала леденец на палочке, на коленях лежала раскрытая книга, глаза её блестели.
«Ты! – мягко прошептал ветер. – Пришёл твой час». Ветру хорошо известно то, о чём часто забывают все остальные: одиннадцатилетние девочки – самые могущественные из героев.
Друзья звали эту девочку Лиззи. Мама звала её Элиза. А у бабушки, бабули Моры, было особое прозвище для девочки. Она звала внучку Фениксом.
– Ты моя смелая яркая звёздочка, – говорила Элизе бабуля. – Твоё сердце бесстрашно, а кудри как огонь.
Элиза считала, что её волосы больше похожи на ярко-оранжевое облако, а не на багровое пламя. Хотя неважно. Ей нравилось всё, что говорит бабуля Мора.
Элиза напевала себе под нос песенку, наблюдая, как кружится и падает на землю снег. С высоты двенадцатого этажа машины, сновавшие по дорогое туда-сюда, больше походили на разноцветных жуков, а детские шарфы – на леденцы. Мигающие фонарики, развешанные на витрине мистера Чана, напоминали паутину из радостных, дрожащих звёзд, а голубоволосый гитарист – чернильное пятно.
Элиза вынула вишнёвый леденец изо рта и с удовольствием причмокнула. Потом прокашлялась и взялась за леденец как за микрофон, чтобы подпеть гитаристу. Музыка сюда не доносилась, но слова девочка знала, потому что слышала эту песню каждый день по дороге в школу.
– «Но скоро, любовь моя, ты упорхнёшь, – пела Элиза. – Ты так живёшь…» – На этих словах она засмеялась. – Думаешь, летать весело, Диггори?
Диггори, кот Элизы, повернул свою пушистую рыжую мордочку в её сторону и вопросительно уставился на хозяйку.
– И я не знаю, – призналась Элиза, протянув руку, чтобы пощекотать ему шейку. – Хотя это здорово упростило бы жизнь. Я бы проводила одну неделю в одном месте. А в другом – другую. В Атланте бывала б по праздникам. В Чаттануге – на осенних каникулах. – Элиза отправила леденец обратно в рот. – Летом – у моря. Будь я птицей, летала бы в любое из этих мест, когда захочу. Особенно на море.
Одна лишь мысль об этом славном месте, о море и лете заставила Элизу улыбнуться.
– Будь я настоящей птицей, – сказала Элиза, почёсывая Диггори за ушами, – я бы сейчас же улетела на крыльях из этого города прочь прямиком на пляж. – Её грудь наполнилась теплом от одной лишь мысли о дрейфующих серых облаках и холодном песке. – Я бы нашла бабулин синий домик у моря и провела бы с ней все зимние каникулы. А ещё… Мне бы пришлось есть червей, будь я птицей, – она вздрогнула. – Лучше стать такой птицей, которая может по волшебству превращаться в человека. Не могу же я всё время есть червей.
Кот свернулся клубком на коленях Элизы, погрузившись в четырнадцатый по счёту дневной сон под убаюкивающий голос девочки.
– У бабули Моры я больше чувствую себя дома, чем в этой квартире, хотя на самом деле это и есть мой настоящий
