священник в это время в это время держал красный платок под моим подбородком, а после того, как я проглотил кашицу, вытер им мне губы.
– Имя? -снова спросил меня человек в черном.
– Александрос.
– … (неразборчиво) … рабу Твоему Алексанросу… (неразборчиво) …Отца И Сына, и Святого Духа…минь.
Отца и Сына, и Святого Духа.
Я отхожу. Лама гладит меня по плечу, и говорит, что я большой молодец.
Слажено певшие люди спустились, и стали вместе с остальными.
– Вставайте на колени, -затараторила Лама, – дальше по обряду основное прошение у божества.
Я, наверное, единственный, кто стал на колени вместе с Реконструкторами. Остальные наблюдающие недоуменно пожимали плечами и улыбались.
– Отче наш! Иже неси на бибиси… – снова слажено и красиво запели.
Рядом со мной стоявшая на коленях женщина Реконструктор в черном, уютно примостившись за спинами, глядя в сюэкль, успевала одновременно петь по какому-то греческому наречию, написанного английскими буквами, следить за рукой руководящего пением, и тут же объясняться знаками с человеком в космическом скафандре, чье голографическое изображение из сюэкля переминалось с ноги на ногу на ладони Реконструкторши. Человек улыбался и кивал в такт пению.
После прошения все встали, и человек с цилиндром на голове обратился ко всем присутствующим.
– Дорогие братья и сестры! – начал он, сделал паузу, и повторил. – Дорогие братья и сестры! Именно так обращались с этого места к своим прихожанам допотопные священники. Обращались к верующим, приходившим в этот храм. И среди нас встречаются верующие, которых мы так же любим, и которые нам не менее дороги, чем остальные люди. Более, мы любим ту веру, которой они придерживаются. Высокую, поэтическую веру в то, что жизнью управляет некий создатель, присутствующий незримо при каждом мгновении жизни, и уверенность, что после нашей с вами смерти нам предстоит новая, другая жизнь, более светлая и добрая. Чистая вера, присущая чистым людям. И как-бы нам не хотелось вместе с ними в это верить, мы должны признать, что в природе есть четыре сезона. Сезон рождения и юности. Сезон цветения и пика. Сезон стабильности и подвода итогов. Сезон увядания и смерти. И надо понимать, что только между этими двумя точками, рождением и умиранием, и проходит наша жизнь. Только между ними. И иметь мужество признать, что вера в какое-то божество и загробную жизнь есть только сладкая вакцина, которую человек хочет принять, и принимал от этих людей, которых мы вам показывали. От священников. Принять от невозможности думать о том, что когда-то для него не будет шелестеть ветер в рощах, не будут биться о берег волны, не будут смеяться дети, уйдут все жизненные радости. Навсегда уйдет сама жизнь и навсегда исчезнет он сам. Но не стоит думать, что допотопные люди, в том
