или по дороге, устланной пеплом, так похожим на грязный снег. Ехали, взметая облака пепла, чтобы успеть, успеть отчалить с этого утлого, побитого метеоритным роем шарика планеты. Может быть можно было и остаться, восстановить свой дом, свою колыбель, если бы не известность о приближающемся астероиде, которому даже Церера, со своими девятьсот пятидесятью километрами в поперечнике, в подметки не годилась. Надо было бежать, улетать, спасаться. Проект «Ковчег»: в него вложилась вся Земля, все те малые остатки человечества, выжившие после первых ударов метеоритного роя. 2126 год стал последним для человечества на Земле. Год выхода из своей колыбели, год, когда с Земли взметнулись в черноту космоса двадцать четыре «Ковчега», по числу известных, найденных протопланет, и ушли навсегда, оставив свой дом на поругание астероиду судного дня.
Он открыл глаза, проснулся.
Вместо ожидаемой белизны, залитой электрическим светом, черный, опаленный огнем, потолок в красноватом отсвете аварийного освещения. Андрей чувствовал себя отвратительно, жутко. Одновременно хотелось блевать, спать, ломило кости, болели глаза, болело все, но самая страшная боль – это головная. Башка попросту раскалывалась.
Уселся, за что поплатился еще одной порцией головной боли. Огляделся по сторонам. Два ряда таких же камер, как и его, только все эти камеры – разбиты, именно что разбиты, и медицинский бот раскуроченный, со вскрытой нутрянкой, с вывалившимися проводами, свесил массивную квадратную голову.
Перевалился через борт, едва не упал, с трудом устоял на ногах. Откинул лючок на боку капсулы, достал оттуда пару пилюль, пластиковый пакетик с водой разбавленной глюкозой. Закинул пилюли в рот, выдавил, выпил воду из пакета – она была сладкой. Теперь полегче, головная боль начала отступать, стало проще мыслить, думать, понимать происходящее.
Его криоотсек был развален от души. Разбитые капсулы, развороченная механика кругом, какие-то панели вывернутые с корнем, висящие на утлых проводах, как будто прошелся тут сумасшедший с кувалдой. В углу кучей металлолома валялся раздолбанный в ничто универсальный автоматический бот. Его, казалось, не только хотели сломать, а просто – разнести в клочья, смять, уничтожить. Над ним, на свернутом кронштейне, висела развороченная в труху камера наблюдения, поблескивала в красном свете вывернутая линза объектива.
Подошел к одной из разбитых капсул: стекла внутри, и кровь, много крови. Но эта кровь была давно-давно, она уже не то, что высохла, она впиталась в обивку, почернела, и стала просто пылью. Похоже то, что случилось с ее обитателем, случилось давно, много лет назад, если не десятилетий. Подошел к другой капсуле – то же самое.
– Нда… – протянул тихо, голос был сиплый, слабый. Подошел к шкафам, которые тоже были большей частью измяты, искорежены, некоторые вывернуты, разваленные. Подошел к своему. Относительно целый. Приложил ладонь к панели, та пикнула, сферическая дверца откатилась в нутро стенки. Из шкафа достал комбез, ботинки, из глубины шкафа, из под комбеза, малый нарукавный коммуникатор. В первую очередь он. Нажал на кнопку общего вызова, сказал сипло:
– Есть кто живой? Говорит штурман команды Г 12, Андрей Анатольевич Либерман.
Шипение эфира. Щелчки. Тишина, нет ответа. Очень хотелось верить, что просто коммуникатор сдох.
Оделся, зашнуровался, нацепил на запястье коммуникатор.
После заглянул в нутро развороченного шкафчика неподалеку. Там должен был быть такой же набор. Не повезло: все изорвано, разбито, разве что ботинки относительно целые, а вот коммуникатор: его осколки, на дне шкафчика – стекла, мелкое крошево пластика, треснувшая микросхема.
У выхода из отсека подобрал с пола вырванную откуда-то трубу. Увесистая, но очень даже ухватистая, хорошо легла в руки. Вздохнул, кто знает, что ждет там, в коридорах, и приложил ладонь к панели открытия дверей, та не среагировала, даже не пискнула.
Наверное потому его капсулу и не тронули. Выдрали с мясом колонистов из капсул, тепленьких, спящих, его пропустили почему-то – оставили на потом. А потом – вот, заблокировало отсек. Скорее всего накрыли банальный кабель. Все крушили. Кабель тоже попал под раздачу.
Взгляд наверх: потолок высокий, вон, чернеет решетка вентиляции – не допрыгнуть. Подтащить что? Подпрыгнуть и… даже от одной мысли замутило, рот наполнился горькой слюной. Плохо еще, очень плохо после пробуждения.
Снова поднес коммуникатор к лицу:
– Это я, Андрей Либерман, я заблокирован в отсеке команды Г 12. Панель накрылась. Думаю как выйти. Если есть, кто живой, буду рад совету. На связи.
И снова шипение эфира, будто ожидающее, снова щелчок, будто там, где-то, кто-то услышав его слова еще немного повисел на канале связи, а после – отключил трансляцию. Тишина в эфире. Огляделся, посмотрел, что бы можно пододвинуть к стене: капсулы – не сдвинуть, остатки ботов – ненадежны, шатки. С интересом глянул на перфорированные плитки пола, может там
