прошлой ночью?
Надеюсь, лицо у меня не залилось краской – как обычно со мной бывает от волнения или смущения.
– Я работала здесь до десяти вечера, сэр, а потом ушла наверх.
К счастью, мой голос звучал довольно ровно.
Полицейский сделал пометку в узком блокнотике, который балансировал на его левой ладони.
– Прекрасно, прекрасно, – одобрительно произнес он. – Скажите, почему вы засиделись допоздна?
– Не успевала дошить пальто, – честно ответила я.
Полицейский еще что-то нацарапал в блокноте.
– Вы заметили что-либо необычное перед тем, как уйти?
– Нет, сэр.
– Вот как?
Он кивнул и поднял взгляд от блокнота. Его глаза смотрели на меня уже совсем не по-доброму, как за минуту до этого.
– Мисс Хеллоуэл, вы можете объяснить, как ваши ножницы оказались в шее убитого?
– Нет, – прохрипела я.
Полицейский же продолжал напирать:
– И вы подтверждаете, мисс Хеллоуэл, что оставались в ателье после закрытия? В том самом ателье, где нашли труп. Вы подтверждаете, что покойный был известен… – тут он снова прокашлялся, – неподобающим поведением при леди?
Его интонация кардинально изменилась, и он говорил намного быстрее. У меня вспотели ладони, и я в панике пробормотала:
– Не понимаю, на что вы намекаете, сэр.
Голос у меня предательски дрожал.
Полицейский опустил взгляд на мою обувь, прикрытую длинной черной юбкой, и спросил:
– Можно осмотреть ваши ботинки?
Я замешкалась, сделав вид, будто меня отвлекла машина скорой помощи, которая остановилась перед ателье рядом с полицейскими автомобилями и экипажами. Может, тело еще где-то здесь и они только приехали за ним?
Я мысленно помолилась Уильяму в надежде на светлую мысль, которая позволит мне выкрутиться из этой истории, хотя понимала: это невозможно. Я проведу остаток лет в тюрьме, и моя жизнь ничего не будет значить. Мне хотелось удариться в слезы, упасть на колени, молить полицейского о помиловании, но я сдержалась. Уильям не стал бы до такого опускаться.
Не вешай нос, сестренка! Все будет хорошо.
Я не спеша наклонилась и потянулась к шнуркам дрожащими пальцами, когда страшную, тяжелую тишину нарушил звон колокольчика над дверью.
Я застыла и подняла взгляд.
На пороге, освещенные утренним солнцем, стояли две медсестры. Одна молодая, примерно моя ровесница или чуть постарше. Второй я бы дала лет сорок. На них обеих были серо-голубые платья с прямыми белыми воротничками, белые шляпки поверх собранных на макушке волос, наплечные повязки с красным крестом и накидки до локтей с ремнями, перекрещенными на груди. Обычно у медсестер они были красными, и я никогда не видела униформу с такими, черными как ночь, накидками.
– Прошу прощения, –
