какой отклик в общественном мнении обоих материков получили несчастные случаи при столкновении военных кораблей с вашим подводным судном! Я не стану утомлять ваше внимание перечислением всех предположений, которыми пытались объяснить необъяснимое явление, составлявшее вашу тайну. Но знайте, что, преследуя вас до самых отдаленных морей Тихого океана, «Авраам Линкольн» считал, что он охотится за каким-то морским чудовищем, истребить которое он обязан во что бы то ни стало!
Легкая усмешка тронула губы капитана.
– Господин Аронакс, – сказал он более спокойным тоном, – возьмете ли вы на себя смелость утверждать, что ваш фрегат не стал бы преследовать и обстреливать подводное судно с такой же энергией, как преследовал морское чудовище?
Вопрос капитана смутил меня. Я знал, что командир фрегата, капитан Фарагут, конечно, не стал бы раздумывать. Он счел бы своим долгом уничтожить подводное судно так же, как и чудовищного нарвала.
– Итак, вы должны согласиться, сударь, – продолжал неизвестный, – что я имею право отнестись к вам, как к моим врагам.
Я опять ничего не ответил, и по той же причине.
– Я долго колебался, – говорил капитан. – Ничто не обязывало меня оказывать вам гостеприимство. У меня не было бы сейчас причины встречаться с вами, если б я решил избавиться от вас. Я мог бы, высадив вас на палубу моего судна, послужившего вам убежищем, опуститься в морские глубины и забыть о вашем существовании! Разве я был не вправе так поступить?
– Дикарь был бы вправе поступить так, но не цивилизованный человек! – отвечал я.
– Господин профессор, – возразил с живостью капитан, – я вовсе не из тех людей, которых вы именуете цивилизованными! Я порвал всякие связи с обществом! На то у меня были веские причины. А насколько причины были основательны, судить могу лишь я один! Я не повинуюсь законам этого самого общества и прошу вас никогда на них не ссылаться!
Все было сказано. Гневен и презрителен был взгляд неизвестного. И у меня мелькнула мысль, что в прошлом этого человека скрыта страшная тайна. Недаром он поставил себя вне общественных законов, недаром ушел за пределы досягаемости, обретя независимость и свободу в полном значении этого слова! Кто отважится преследовать его в морских пучинах, если и на поверхности океана он пресекал всякую попытку вступить с ним в бой? Какое судно устоит против этого подводного монитора? Какая броня выдержит удар его тарана? Никто из людей не мог потребовать у него отчета в его действиях! Бог, если он верил в него, совесть, если он еще не потерял ее, были его единственными судьями.
Все эти мысли промелькнули в моей голове, пока этот загадочный человек, весь уйдя в себя, хранил молчание. Я глядел на него с ужасом и любопытством; так, верно, Эдип глядел на сфинкса!
Капитан прервал, наконец, томительное молчание.
– Итак, я колебался, – сказал он. – Но, подумав, решил, что свои интересы можно в конце концов совместить с чувством
