плюс 18°С, а на верхней палубе с приближением к экватору ртутный столбик перевалил уже за плюс 40°С, а влажность доходила до 88%.
Мы вошли в печально известные «лошадиные широты». Дымка от испарений с поверхности океана была настолько густой, что плотно закрывала горизонт, и солнце не могло пробиться сквозь эту белесую пелену. Океан застыл, окаменел, на поверхности ни единой морщинки – огромное идеальное зеркало. В воздухе ни дуновения. Когда судно ложится в дрейф для производства океанографических измерений, на верхней палубе можно зажигать свечу, её пламя не то что не погаснет – не дрогнет. Такой штиль называют мёртвым.
От огромной влажности и нестерпимой жары всё вокруг становится отвратительно липким. На верхней палубе с каждой минутой дышать всё труднее. Гортань, а потом и легкие, кажется, забиваются мокрой горячей ватой. Ты каждой клеточкой тела начинаешь ощущать, как погружаешься в какую-то вязкую, полупрозрачную жидкость, в которой ничто живое существовать не может.
Прикоснуться к металлу нельзя – сразу получишь ожог. Поэтому выходим на верхнюю палубу всегда в толстых зимних перчатках. Купание в забортной воде, которую насосы постоянно качают в бассейн на верхней палубе, облегчения не приносит. Да и ощущение самой воды как-то притупляется, потому что её температура равна температуре воздуха. Так и хочется крикнуть в глухое, мутное пространство океана: какая же безысходность!..
Но спасение есть. Оно за первой же дверью в любую надстройку на верхней палубе. Там плюс восемнадцать, чистый прозрачный воздух, живительная прохлада минеральной воды из холодильника. И когда ты сделаешь этот шаг в надстройку, ты мгновенно начинаешь осознавать весь тот ужас полуторавековой давности: каково было здесь нашим предшественникам – без кондиционеров, холодильников и, главное, без мощных гребных двигателей вместо парусов, отданных на волю несуществующих здесь ветров.
В этих широтах моряки парусных кораблей вынуждены были терпеть трудноописуемые лишения. От безветрия паруса повисали, и деревянные коробки словно приклеивались к зеркальной поверхности парящего океана. Никто не знал, сколько придётся вариться в этой закипающей кастрюле – неделю, две, а может быть, два месяца. С течением дней из-за густой, непроглядной дымки мореплаватели теряли своё местоположение, которое, как известно, определяли только по небесным светилам. Люди жестоко страдали от жары и жажды, тропического удушья и их неминуемых последствий – болезней.
Заканчивались продукты, была на исходе протухшая, застойная вода, которую хранили в деревянных бочках. И тогда, чтобы выжить, чтобы суметь перевалить-таки через безветренные знойные широты, дотянуть до тех, где захлопают от первых порывов ветра, а потом запузырятся и напрягутся паруса, начинали резать лошадей, которых брали с собой для путешествия по вновь открытым землям. Потому многие поколения моряков-парусников и называли эти широты «лошадиными».
