чем утром.
– Ужин скоро подадут, а пока давай посмотрим на лошадей, – предложил он, приобняв Хейгена. И по дороге к конюшням пояснил: – Я навел о тебе справки, Том. Что ж ты сразу не сказал, что работаешь на Корлеоне? Я‑то решил, что Джонни решил натравить на меня третьесортного афериста… Афериста я бы погнал в шею, а вот наживать врагов среди серьезных людей не хочу. Впрочем, о делах после ужина. Пока можно расслабиться.
Как ни странно, Вольц показал себя рачительным хозяином и толково рассказал Тому о новаторских подходах, которые должны сделать его конюшни самыми успешными в Америке. Здание защищено от пожара, почти стерильно, а за безопасность отвечает частное охранное предприятие.
Наконец Вольц подвел гостя к стойлу с огромной бронзовой табличкой «Хартум».
Обитатель стойла был красив даже на неопытный взгляд Хейгена: чернильно-черный, с белым ромбовидным пятном на широком лбу. Огромные карие глаза отливали золотом, а тугая шкура лоснилась, как шелк.
– Лучший скакун в мире, – с детской хвастливостью заявил Вольц. – Купил в том году в Англии за шестьсот тысяч. Столько за лошадь не отдавали даже русские цари! Однако никаких скачек, он здесь для размножения. Я стану заводить лучших скакунов в стране.
Он погладил коня по гриве, приговаривая «Хартум, Хартум…» с таким искренним чувством, что скакун приластился.
– Между прочим, я сам хороший наездник, хотя впервые сел в седло в пятьдесят, – поведал Вольц и весело добавил: – Может, моя русская бабка согрешила с казаком, и мне это передалось по наследству? – Он пощекотал Хартуму живот и с неподдельным восхищением произнес: – Только взгляни на его агрегат. Мне бы такой!
Затем они вернулись в особняк отужинать. За столом прислуживали трое официантов во главе с дворецким. Скатерти были шиты золотом, приборы и сервиз – чистейшее серебро, а вот блюда показались Хейгену безвкусными. Вольц явно жил один и разборчивостью в еде не отличался. Весь ужин Том молчал, и только когда хозяин предложил ему огромную гаванскую сигару, спросил:
– Итак, Джонни получит роль или нет?
– Увы, – Вольц развел руками. – Я не в силах ввести Джонни в картину, даже если б захотел. Контракты подписаны, съемки уже на следующей неделе. Ничего не могу поделать.
– Мистер Вольц, – нетерпеливо перебил Хейген, – прелесть переговоров на высоком уровне в том и состоит, что такие отговорки не действуют. Вы можете сделать все, что захотите. – Он затянулся сигарой. – Или вы не верите, что мой клиент сдержит слово?
– Почему, верю, – сухо процедил продюсер. – Гофф звонил, предупредил о волнениях в профсоюзе, да еще таким тоном, будто я не отстегиваю ему по сотне тысяч в год. Сукин сын… И да, я верю, что вы заставите моего звездного засранца слезть с героина. Однако мне, по большому счету, на это плевать. И свои картины я в состоянии финансировать сам. Тут дело принципа: я терпеть не могу Фонтейна. Так своему боссу и передай, эту услугу я ему не окажу. А
