нельзя показывать свои обиды, иначе я так ничего не узнаю. – Весь этот кошмар в его выпускной случился, сын Олесю пошёл провожать, а эти трое ждали их уже у пустыря, – сглатываю противный ком, который встал в горле от страха и хмурясь, жду продолжения. Ясно, что матери, в разы тяжелей такое рассказывать и я беру себя в руки. – Один из говнюков был прокурорский сынок, его папаша к нам в станицу сослал, к матери своей. Сам-то уже видать не справлялся, зато все выходки, своего отпрыска прикрывал по полной. Чего бы этот Коля не натворил, ему всё сходило с рук, – в другой ситуации, я бы даже посмеялась над забавными обзывалками бывшей учительницы, но не сейчас. – То, что случилось тогда, не происходит в одночасье. Колька редкостный засранец и естественно, Игоря он до этого в школе доставал, потому что сын не подчинялся ему, – в интонации Анастасии Мироновны, угадывалась гордость. – Но в школе, их стычки, мы пресекали сразу, а тут не доглядела, – казалось, что она и себя тоже винит. – Игорь избил их за то, что они Олесю начали оскорблять и угрожали, что изнасилуют её троём, а сына свяжут и смотреть на это заставят, – не удержавшись от вскрика, я прикрываю рот ладонью и уже почти уверена, что Игорь убил, кого-то за такое. Да и одиннадцать лет, это слишком большой срок, вряд ли столько за драку дают. – Это Олеся на суде говорила, – уточняет источник. – Двое дружков, которые с Колькой тогда были, сбежали, когда сын начал их бить. Самого прокурорского сынка в реанимацию увезли и едва откачали, – Анастасия Мироновна потупила глаза в пол, а я неосознанно выдохнула. – Восемь лет Игорю присудили и отправили на “край света”, – устало добавляет она, а у меня вопросов стаёт ещё больше.
– Может чаю? Не знаю, как вы, а я голодная. Так что придётся вам составить мне компанию, – нам нужен был перерыв и я поставила на плиту воду в кастрюле, чтобы сварить пельмени.
Не обязательно уметь читать мысли и так было понятно о чём именно мы думаем. Несколько минут сидим молча, мой мозг быстро пытается обрабатывать услышанное, потому что это же ещё не всё.
– Многие тогда отвернулись от нашей семьи, я даже подумала, что может и хорошо, что Женя не дожил до этого, – догадываюсь, что это отец Игоря и замечаю, как глаза у Анастасии Мироновны заблестели от надвигающихся слёз. – Представляешь, общались с человеком десять лет, я у детей его уроки вела, а тут, бах! Он, просто, проходит мимо, будто знать тебя не знает, – усмехается грустно и удивляется такому явлению, как человеческая подлость, качая головой.
– Да уж, у нас, когда папу посадили, мы тоже всякого натерпелись. Я, конечно, маленькая была, по-крайней мере, в семь-восемь лет, не очень понимала, почему некоторым девчонкам, мамы со мной дружить не разрешают, – поддерживаю, рассказывая свою историю, потому что не по наслышке знаю, что такое быть изгоем. – Зато, когда папа вернулся, всё встало на свои места. Не сразу, естественно, – тороплюсь “подсластить пилюлю”, замечая жалость в глазах Анастасии Мироновны.
– Так даже Вера, мать Олеси, пыталась запретить дочери, ко мне приходить, – выдаёт на эмоциях.
– Но она же не послушала? – вырывается
