побудила некоторых из моих товарищей по классу покинуть пансион и избрать себе другую дорогу. Так, Перовский и Булгаков отправились в Петербург и поступили в Школу гвардейских подпрапорщиков и юнкеров».
Добавим, что и герой нашего повествования также не окончил Университетский пансион, выйдя из шестого класса и получив по прошению увольнение от 16 апреля 1830 г. И хотя после этого он еще успел поучиться в Московском университете, в дальнейшем Лермонтов все равно, как и многие его однокашники (например, тот же Константин Булгаков), оказался в Школе гвардейских подпрапорщиков и юнкеров.
На решение Лермонтова покинуть пансион, безусловно, повлиял царский указ от 29 марта 1830 г., преобразовывавший Университетский благородный пансион во вполне рядовую гимназию по уставу 8 декабря 1824 г. на том основании, что существование пансиона с особенными правами и преимуществами, дарованными ему в 1818 г., противоречило новому порядку вещей и нарушало «единство системы народного просвещения, которую правительство ставило на правилах твердых и единообразных».
Понимал ли Николай, что ликвидация пансиона не будет принята большинством дворянства? Конечно, ведь он был далеко не глуп. Но для царя важнее было поставить пансион обратно в строй, из которого он ненароком выбился, причем поставить по команде «смирно», а не «вольно», к коей он привык. И то, что он прочитает уже в следующем году, нисколько не смутит его, а даже, наоборот, вдохновит: «Уничтожение в Москве Благородного университетского пансиона и обращение оного в гимназию произвело весьма неприятное впечатление и по общему отзыву московского и соседних губерний дворянства лишило их единственного хорошего учебного заведения, в котором воспитывались их дети», – из отчета Третьего отделения за 1831 г.
Преобразование пансиона в гимназию расширяло и полномочия воспитателей, обладавших правом применять такой вид наказания, как розги. Все становилось на свои места, так как в Николаевскую эпоху «для учения пускали в ход кулаки, ножны, барабанные палки и т. д. Било солдат прежде всего их ближайшее начальство: унтер-офицеры и фельдфебеля, били также и офицеры… Большинство офицеров того времени тоже бывали биты дома и в школе, а потому били солдат из принципа и по убеждению, что иначе нельзя и что того требует порядок вещей и дисциплина». В этом был убежден и сам император. Он помнил шомпол своего воспитателя Ламздорфа и, по-видимому, склонен был думать, что ежели он, государь, подвергался побоям, то нет основания избегать их применения при воспитании и обучении простых смертных.
Мы же скажем так: если бы не визит царя, свалившегося как снег на голову ничего не подозревающим воспитанникам пансиона, и последующие за этим оргвыводы, то Лермонтов мог бы доучиться до конца и окончить пансион…
Но внимательный читатель спросит: как же так? Указ о преобразовании пансиона в гимназию вышел в марте, а государь приехал в Москву 29 сентября. А все дело в том, что престарелый мемуарист Милютин перепутал даты визита государя. В том судьбоносном для Лермонтова 1830 г.
