сооружаемых против татарской конницы на Руси. И конникам нас не объехать, но и нам не свернуть и не принять бой, в котором бы и мой браунинг пригодился. Все-таки их не сто человек, а только восемь, надежда есть. Но все до поры и до времени – сейчас бандиты выберут место поровнее, где лошади не собьют копыта, не поломают ноги, всадники рассыплются и, охватывая нас по дуге, сомкнут кольцо. Сейчас бы нам пулемет или хотя бы винтовку, а палить из браунинга с расстояния в двести метров, смысла нет. Эх, товарищ Сталин, какого же… горького корнеплода ты охрану свою отдыхать отпустил?
А товарищ Сталин, между тем, хладнокровно вытащил из-под пассажирского сиденья карабин, стащил с него чехол, передернул затвор и выстрелил.
Ух ты, какой молодец! Нет, не зря писали в биографиях Иосифа Виссарионовича, что в Туруханском крае он занимался рыболовством и охотой. Не зря. С первого же выстрела завалил лошадь вместе со всадником. Мне показалось, что нападавшие слегка снизили темп или машина пошла немного быстрее? Впрочем, стрелять по нам бандиты не перестали. И хотя сидя на коне и винтовку-то в руках держать тяжело, а уж тем более целиться, но кое-какие пули попадали в машину, а парочка даже срикошетила от бочки. От бочки?!
– Товарищ Сталин, бочку долой! – проорал я, пытаясь приподнять край железной емкости, а член РВС мгновенно понявший в чем дело, оставив карабин, ухватился за второй край.
Машину трясло, тяжелая бочка срывалась, зараза такая, отдавливая пальцы, но мы сумели-таки приподнять ее и выкинуть за борт, благо, стекол в кабине нет.
– Держи, – сказал Сталин, переходя на «ты», всовывая мне в руку невесть откуда взявшуюся гранату.
Я бы еще разок его похвалил за предусмотрительность, да времени нет.
Так. Защелка с торца, кольцо с рукоятки… Бочка с горючкой еще прыгала, а моя граната ее уже догоняла. Четыре секунды… Раз. Два. Три. Четыре. Есть!
Грохот разорвавшейся гранаты слился с громом взорвавшегося бочонка с горючим, полыхнуло пламя, от боли закричал один из бандитов, отчаянно заржали кони. Нас обдала волна горячего воздуха, слегка прижигая спины и затылки.
Сталин, матерясь сквозь зубы, выискивал просветы между языков пламени и струи дыма, палил из карабина.
– Наши! – заорал Кузлевич и тут же затих, наваливаясь на баранку. Все-таки какая-то пуля сумела прорваться сквозь дым и пламя.
Я рванулся вперед, перехватил руль у умирающего водителя, выравнивая машину, а нас уже «обтекали» кавалеристы со звездами на фуражках и немногочисленных буденовках, устремляясь на бандитов. Не то появилась отдохнувшая охрана товарища Сталина, не то привлеченный выстрелами дозор.
Кузлевич ли перед смертью нажал на тормоз, кончилось ли горючее, но «Антилопа-гну» остановилась, а я понял, что застрял между сиденьями, а в бок впилось что-то жесткое.
– Вот ведь, Владимир Иванович, угораздило же тебя… – прокряхтел товарищ Сталин, помогая мне
