ответила я, расстегивая застежки на платье. – Вернее, собираюсь мыться. Я вся намазана этим гиацинтовым маслом.
Он смотрел на меня, недоуменно моргая.
– И если не смыть, ты еще, пожалуй, лопнешь.
Он задумчиво почесал кончик носа и кивнул:
– Тут ты права, англичаночка. Приказать лакею принести тебе горячей воды?
– Не беспокойся. Ополоснусь на скорую руку, и запах исчезнет, – уверила я его, торопливо расстегивая и расшнуровывая одежду.
Подняла руки – собрать волосы в пучок. Тут Джейми весь подался вперед, схватил меня за запястье и вздернул руку в воздух.
– Что ты делаешь? – удивилась я.
– Нет, это ты что сделала, англичаночка? – воскликнул он, заглядывая мне под мышку.
– Побрилась, – с гордостью ответила я. – Вернее, навощилась. К Луизе приходила сегодня утром ее servante aux petits soins[20], ну, нечто вроде личной косметички. Она и меня заодно обработала.
– Навощилась? – Джейми в полном недоумении переводил взгляд со свечи в подсвечнике на меня и обратно. – Ты что же, совала воск себе под мышки?
– Да нет, не тот воск, что ты думаешь, – успокоила я его. – Ароматизированный воск из пчелиных ульев. Косметичка нагрела его, затем наложила вот сюда, пока он еще был горячим. А потом отодрала, как только он остыл.
Я слегка поморщилась при этом воспоминании.
– И вот полюбуйся: лысенькая, что твой дядюшка Боб.
– Мой дядюшка Боб никогда бы не потерпел ничего подобного, – сурово заметил Джейми. – И вообще, на кой черт тебе это понадобилось?
Он всматривался мне в подмышку, все еще не отпуская руку.
– Ведь больно… было… навер… апчхи!
Он отпустил руку и отскочил.
– Я говорю, больно небось было? – спросил он, поднося платок к носу.
– Немножко, – созналась я. – Однако результат того стоит. – Я подняла обе руки и повертелась перед ним, как балерина. – Впервые за долгие месяцы чувствую себя абсолютно чистой.
– Стоит? – Он все еще пребывал в недоумении. – Но при чем здесь чистота?
Лишь с запозданием до меня дошло, что ни одна из шотландок, с которыми мне доводилось встречаться, не использовала депилятории. К тому же Джейми никогда не вступал в достаточно тесный контакт с парижанками из высшего общества, чтобы заметить эту тонкость.
– Ну, – начала я, в этот миг с особой отчетливостью представив себе, с какими, должно быть, трудностями сталкиваются антропологи, пытающиеся истолковать обычаи какого-нибудь первобытного племени, – так, по крайней мере, меньше пахнет.
– А что плохого в том, что ты пахнешь собой? – осведомился он. – Пахнешь женщиной, а не какой-то там цветочной клумбой? Я ведь мужчина, а не пчела, англичаночка. Ну что, будешь мыться или нет? Иначе я к тебе и на десять футов не подойду.
Конец ознакомительного фрагмента.
