В сияющих белых одеждах. Она стирала после зимы огромное алое одеяло. Мутная пена щелока плыла по тазу, собираясь полумесяцем у самой кромки, липла на ткань и кисти ведьмы, покрывая кожу тусклым серебром разводов-браслетов. Рэда вытерла лоб тыльной стороной ладони, оберегая лицо от мокрых пальцев, собрала мешавшие пряди. Солнце било в глаза, обжигая смуглую кожу и выгоревшие волосы, от старания и яркого света она хмурилась – крошечные морщинки белыми лучами расходились вокруг глаз и совсем исчезали, стоило только лицу разгладиться.
Морщины же Рае никогда не уходили. С каждым днем они становились все глубже, а в той, что залегла, как расщелина, у него между бровей, Шего думалось, можно спрятать крыло крошечной птички. Как-то он даже пытался. Много часов змей хранил невесомый расписной листок мертвой бабочки, найденной в Заводи, он хотел показать удивительное существо колдуну и вбежал в хозяйскую комнату, но Рае крепко спал – тревожная складка у него на лице лишь слегка расправилась. Шего тихонько крался к колдуну, между шагами – пауза, когда он вбирал в себя малейший шорох, мельчайшее колебание воздуха, но Рае не шевелился, укрытый пурпурным пухлым щитом, поверх которого лежали две его жилистые руки. Змею казалось, что это на треть отсеченное, суровое и торжественное тело плавает в море собственной крови. Склонившись над казненным, Шего боязливо и спешно сморгнул жуткое видение, сердце его дрожало, он жадно вслушивался – дышит ли Рае – пока когти сжимали сухое тельце насекомого.
Темная змеиная тень нависла над колдуном. След от руки отразился на спящем лице серым пятном. Ломкие крылья коснулись кожи, и… невесомый укол разбил чуткий сон. Рае открыл глаза. От неожиданности змей сжег свой подарок у него на лице. Колдун ударил себя по лбу, как будто его укусил комар, и прохрипел:
– Что ты делаешь?
Шего уставился на него и не мог вымолвить ни слова.
Рае тем временем сел на кровати, рассматривая пепел в руке, – он морщился, касаясь лба кончиками пальцев.
– Что ты делаешь, Шего?
Змей наконец перестал ошарашенно глазеть на него, но так и не смог выдавить ничего вразумительнее, чем:
– Я только хотел узнать.
– Что?
– Ничего.
– Буду ли я выглядеть как поп, причастивший лоб раскаленной просвиркой?
– Что?
– Ничего.
Колдун поднялся с кровати, откинув одеяло, и подошел к тазу с водой, стоявшему на столе возле окна. Он склонил голову, вглядываясь в свое подгоревшее отражение, протер переносицу мокрыми пальцами и сказал:
– Я не спал вечность.
– Прости меня, я не подумал.
– Ты никогда не думаешь, – Рае умылся, снимая с лица обрывки короткого сна.
– Зато ты думаешь слишком много, – выпалил змей, усталость колдуна отзывалась в нем и тоской, и яростью. – Даже во сне тревога так сжимает твое лицо, что они никуда не уходят.
– Кто? – недоумение влажной пленкой переливалось на коже Рае, стекая на
