придерживая рукой мошну. А потом оказался на узкой и темной улочке между Вестминстер-холлом и аббатством, абсолютно безлюдной, если не считать седоголового старого клерка, неторопливо приближавшегося ко мне, согнувшись под тяжестью огромной кипы каких-то документов.
Я приблизился к нескольким старинным зданиям норманнского времени, располагавшимся позади Вестминстер-холла, белый камень которых покрывал слой печной сажи. И вместо того, чтобы направиться, как обычно, в Палату прошений, открыл крепкую деревянную дверь в соседнем здании и по узкой лестнице поднялся к широкой арке. Над ней находилось резное изображение печати Сиротского суда: королевский герб, а под ним двое детей со свитком в руках, на котором был написан латинский девиз палаты: «Pupillis Orphanis et Viduis Adiutor». Помощник нуждающихся в опеке, сирот и вдов.
В просторном вестибюле было сумрачно, стоял привычный судебный запах пыли, старой бумаги и пота. С одной стороны прихожей находилось несколько дверей, в то время как с другой на длинной деревянной скамье сидело несколько человек, на лицах которых застыло напряженное и непроницаемое выражение. Все они были богато одеты. Присутствовала пара, уже перевалившая за тридцать, – мужчина в отменном дублете и женщина в шелковом платье и расшитом жемчугом капюшоне. Чуть поодаль сидел мальчуган лет десяти в атласном камзоле. Молодая женщина в темном платье с высоким воротником держала его за руку, споря с незнакомым мне барристером.
– Но каким образом они могут поступать подобным образом? – спросила она. – Это же бессмысленно!
– Как я уже говорил вам, миледи, – терпеливо отвечал ее собеседник, – здесь бессмысленно рассчитывать на здравый смысл.
– Простите меня, брат, – спросил я. – Не могли бы вы направить меня в кабинет клерка?
Коллега посмотрел на меня с любопытством:
– Дверь прямо за вашей спиной, брат. Вы – новичок в опеке?
– Да.
Он коснулся своей груди в области кошелька. Я кивнул. Ребенок уставился на нас с совершенно озадаченным видом, а я постучал в дверь клерка.
Внутри просторную комнату делил пополам деревянный прилавок. На противоположной стороне, под окном, в котором уже темнело небо, восседал за своим рабочим столом очень занятый на вид седовласый клерк в пыльном одеянии. Узколицый клерк помладше расставлял бумаги на полках, обрамлявших стены с пола до потолка. Ровный скрип пера стих, и старший клерк оторвался от письма и подошел ко мне. Морщинистое лицо его ничего не выражало, однако глаза смотрели проницательно и расчетливо. Коротко поклонившись, он опустил испачканные чернилами руки на прилавок и вопросительно посмотрел на меня, абсолютно точно не испытывая лишнего почтения перед моей сержантской шапочкой. Хотя клерки во всех судах обладали великой силой, с барристерами и сержантами они держались почтительно. Похоже, в Суде по делам опеки царило другое отношение.
– Да, сэр? –
