тного леса: вчера вечером мелкие противные игоши стащили у кузнеца «чеснок» – металлические шипы, способные обезножить любую лошадь. И как положено по их зловредной натуре, эти мерзкие твари разложили железки на любимой тропке старого лешака…
Леший орал так, что разбежались все окрестные русалки, а пара медведей, тихо-мирно обиравшая малину, подхватили «медвежью» болезнь. Потом пришлось полдня выковыривать из лап и других частей тушки занозы.
При случае леший рассчитается с поганцами, а пока они убрались под защиту матушки – старой безмозглой кикиморы из Тухлого болотца. Паразиты! Ни днем от них покоя нет, ни ночью. Всегда норовят напакостить, что-то стащить. А попробуй-ка выпороть, так бегом, к матушке. А уж та сразу орать гораздо – мол, неча к малым деткам цепляться! Тьфу ты, твари безмозглые. Утонули бы, в своем болотце. Ан, нет. И матушка не лучше! Была бы умная, не ушла бы от мужа-домового, из тепла и сухости, в грязь и сырость. Ну, ничего. Надоест отсиживаться в болоте, выползут, а уж тогда… Ну, это все будет потом. А пока настроение было хуже некуда и жутко хотелось сорвать на ком-нибудь накопившуюся злость. Но, как на грех, за целый день во владениях никого не появилось – ни охотника, ни какой-нибудь девки, которых можно было куда-нибудь завести, где ни то, что родичи, а вороны косточек не отыщут. В соседнем же лесочке, как на грех, весь день слышались детские голоса, но туда вход был заказан еще с прошлого года, когда проиграл тамошнему Хозяину три дюжины белок, а долг до сих пор не удосужился возвернуть. Долг, он долг, он долг и есть, но на старости лет было лень скакать по деревьям и отлавливать длиннохвостых.
Впрочем, одну пакость леший все-таки сделал. Не убоявшись попасться на глаза гуменника или овинника, сбегал к ближней деревне и очертил на поскотине круг. Надо будет к вечеру глянуть, кто туда попал! А пока, вроде бы, намечается развлечение поинтереснее. Надо только дождаться, пока молодой парень, обкашивающий полянку, закончит работу, разобьет травяные валки и пойдет домой. Вот тут-то он его и…
Ждан еще со вчерашнего дня собирался скосить траву на забытой всеми полянке, рядом с болотцем. Сена с нее немного, но все лучше, чем ничего. Тут копешка, там две, а глядишь, будут Зорька с Пеструхой с сеном на зиму. А то, что полянка пользовалась дурной славой, его нисколько не волновало. И нечисть, портящая человеку жизнь, смущала еще меньше. Она для того и существует, чтобы народ не зевал, и клювом не щелкал. Прошлым летом он умудрился отбить у водяного двух ребятишек, сдуру забравшихся в тот самый «тихий омут» – увидел две светловолосые головенки, кружившие в неглубокой заводи и, не задумываясь, ринулся в воду. Ребятишек он выкинул на берег, а потом от души врезал локтем по чьей-то склизкой морде.
Над водяным потом потешались все, кому не лень – и лешие, и кикиморы, и даже русалки. Даже мелкий анчутка, собиравший на болоте прошлогодние змеиные шкурки (он из них делал приворотное зелье для девок!), дробненько хихикал, мотая клочковатой бородой.
Ждан, закончив работу, пошел домой, не ведая, что неподалеку от него бесшумно передвигался сам Хозяин. Леший же никак не мог решить, как ему быть – не то обернуться ребенком и попросить о помощи, не то стать каким-нибудь чудищем. Пока думал, тропинка вывела в Капище. А вот туда ни лешему, ни иной нечисти хода не было. «Тьфу ты!» – выругался старик в досаде. А она (досада), была так велика, что по дороге в любимую норку и, наткнувшись на гадкого игошонка, вместо изощренных издевательств, просто двинул тому по шее. Отпрыск кикиморы, ожидавший кары и мести Хозяина, изумился и тихонечко уполз в куст крапивы, где просидел до самого вечера.
А парень, не ведавший, что он едва не стал жертвой лешего, шел себе и шел, пока не вышел к селу. Ничего такое село, иного города стоит – сотни две домов, раскинувшихся на горушке, опоясанной рекой, с крепким частоколом. Частокол ставили, чтобы медведи да волки не лазили, но в иное время и против лихих людей сгодится.
Кто-то из умных людей сказал, что дом на селе строят люди сообразно характера: бойкие лезут на середину, скромные ютятся на задворках. А что сказать о характере человека, если его дом (и немаленькая усадьба с сараями и строениями) построен за частоколом? Наверное, тот человек нелюдимый. Так оно и есть. И не любил кузнец Вукша ни оград, ни огородов. Была у него под окном грядка с луком, и все. Если бы открыли Новый Свет, то кузнец посадил бы картошку – как же без нее в хозяйстве, но до этого еще не дошло. И живности у него никакой не было. Да и куда ему с живностью? Жены нет, за коровой ходить некому. А кур разводить, так опять-таки загородку ставить. Вон, только отвернись, как из кустов покажется хитрая рыжая морда. Ей курочку сцапать, или уточку – только хвостом махнуть. Раньше, говорят, Вукша вообще из кузницы не вылазил и ни с кем не разговаривал. Даже с девками-бабами, что приходили за снадобьями (коли кузнец, так он же еще и ведун, а как же иначе?) только буркалами водил. Но лет семь назад у Вукши появился мальчишка. Откуда взялся, никто не ведает. Кузнец сказал – мол, племянник, хотя ни про его братьев, ни про сестре в селе отродясь не слышали. С появлением Волчонка (а как иначе?) и Вукша поотошел. И подобрел, и с людьми начал подольше разговаривать. И еще к нему
