лишь глазами и мягким подбородком – это, конечно от маменьки и на фотографиях все это явно проступало.
– Послушайте, Николай Степанович, разве такое может быть, чтобы сын был настолько в деда? Как выглядел мой настоящий батя?
– Да не знаю я. Я этого заезжего молодца не видел – я же говорил тебе. А то, что внук очень похож на своего деда – такое часто случается.
Впечатление было настолько сильным, что я как-то не сразу стал просматривать эти самые папки, которые Николай Степанович охотно разложил передо мной. Надо сказать, что бумаги, которые хранились в этих папках, были какие-то странные и, пожалуй, недобрые. Множество фамилий, некоторые знакомые – это были самарские революционеры, в честь которых назвали многие улицы Самары, которая не так давно именовалась Куйбышевым. Об этом Куйбышеве Валерьяне тоже было что-то написано. Но с этим человеком ничего особенного не произошло и я не стал читать некоторые подробности его биографии. Интересно здесь было то, что многие самарские революционеры после захвата власти большевиками через короткое время изгонялись со своих высоких постов – кто куда: одних в ссылку или в тюрьму, другим давали расстрельную статью. Обвиняли черт знает в чем. И этих, в недалеком прошлом, вроде бы, верных новым идеям людей, в короткое время превращали в злейших врагов. Какая-то рабочая оппозиция, какая-то анкета, не подходящая в классовом отношении. Стреляли людей, как зайцев. На Сенной было убито до двадцати замаскированных врагов.
– Что за улица Сенная, Николай Степанович?
– Та самая, дружок, где мы сейчас с тобой. Потом ее переименовали в память Сашки Буянова – о нем я ничего не знаю, помер он рано.
– Это что, Самаре только так досталось от новой власти?
Николай Степанович невесело хмыкнул.
– Если б! Эта чума по всей стране людей гробила. И не один десяток лет.
– И кому это надо было?
– Были такие.
Кто это такие Николай Степанович углубляться не стал. Меня же в общем-то это и не очень интересовало. Если и был интерес, то скорее к делам своего деда. Он же в те годы молодой был.
– Как полное имя моего деда?
– Дмитрий Дмитриевич Шебеко. Он работал в двадцатые годы в губернском совете, выезжал в сельскую местность, следил за своевременной сдачей зерна, сотрудничал, между прочим, и с особистами. Тогда служба эта называлась ОГПУ.
В тот вечер я у Николая Степановича и Варвары Семеновны просидел допоздна – увлекся всеми этими бумагами. Как-то не укладывалось, что все это было на самом деле. Сказал не то – отсидка, не с тем сдружился – могут вызвать на производственное собрание, а то и вообще замести. Некоторые бумаги были с печатями разных учреждений, имелись также протоколы заводских производственных собраний обличительно – ругательного содержания, иногда чуть ли до мата не доходило, когда обличали какую-нибудь контру.
Забегал я к Разиным несколько раз, после
