идущий во Францию. Десять дней провели в Париже, потом неспешно ехали на юг поездами, ночевали в дешевых отелях, проводили время лениво и с удовольствием. Гарри снова радовался той приятельской легкости в общении, которая существовала между ними в Руквуде. Берни корпел над испанской грамматикой, он хотел общаться с людьми. Его энтузиазм в отношении «новой Испании», как он ее называл, сказался на Гарри, и оба с нетерпением смотрели в окно, пока поезд подползал к платформе в Аточе тем летним утром.
Мадрид оказался восхитительным, необыкновенным. Гуляя по центру, они видели здания, украшенные флагами социалистов и анархистов; облезлые стены были залеплены плакатами с призывами к митингам и забастовкам. То и дело на глаза попадались сожженные церкви, отчего Гарри вздрагивал, а Берни довольно улыбался.
– Ничего себе рай для рабочих, – сказал Гарри, утирая пот со лба.
Жара стояла испепеляющая, такой никто из них, английских мальчиков, не мог себе даже представить. Они стояли на Пуэрта-дель-Соль, главной площади Мадрида, разопревшие и пыльные. Пешеходы с ослами, запряженными в повозки, шли между трамвайными путями, мальчишки-оборванцы, чистильщики обуви, сидели в тени у стен. Старухи в черных шалях шаркали мимо, похожие на вонючих, запыленных птиц.
– Господи, Гарри, да они же столетиями жили под гнетом, – сказал Берни. – И в немалой степени это гнет церковный. Большинство из этих сожженных базилик были битком набиты золотом и серебром. Не скоро наладится новая жизнь.
Они сняли номер на втором этаже в обветшалом хостеле на узкой улочке, отходившей от Пуэрта-дель-Соль. На балконе против их окон часто сидели и отдыхали две проститутки. Девицы, хохоча, бросали им через улицу непристойные предложения. Гарри краснел и отворачивался, а Берни кричал в ответ, что у них нет денег на такую роскошь.
Жара не спадала. Самое знойное время дня они проводили в номере – лежали на кроватях в расстегнутых рубашках, читали или дремали, ловя малейшее дуновение влетавшего в окно ветерка. Ближе к концу дня выходили в город, а остаток вечера проводили в разных питейных заведениях.
Однажды они вошли в бар в Ла-Латине под названием «Эль торо», где, судя по рекламе в печати, танцевали фламенко. Берни увидел объявление в полной светлых надежд газете «Эль сосиалиста», из которой он просил Гарри переводить ему некоторые статьи. Они вошли и немного опешили, увидев на стенах бычьи головы. Посетители бара, рабочие, с любопытством разглядывали двух молодых англичан и с усмешками подталкивали друг друга локтями. Гарри и Берни заказали сытный суп косидо и сели на лавку возле крупного мужчины с сильно загорелым лицом и поникшими усами; над ними висел плакат с объявлением о забастовке и митинге. Гомон разговоров смолк, как только в центр зала вышли двое исполнителей в тесных пиджаках и черных шляпах, с гитарами в руках. За ними появилась женщина в широкой красно-черной юбке и блузке с низким вырезом; голову ее покрывала черная мантилья. У всех троих были узкие лица и кожа
