этапе религиозной истории человека – как реакция на процессы секуляризации, связанные с Новым Временем европейской истории, тем самым в каком-то смысле «после» него. Сказанное не означает, что этот процесс не имеет аналогий в истории религии.
3
По этому поводу см. [182, с. 8–9]. Здесь я в значительной мере следую описанному И. Тэном методу «отыскания того целого, которым данное художественное (в нашем случае, философское – К.А.) произведение обусловливается и объясняется». Полагая, что такого рода объяснение ни в коем случае не может быть исчерпывающим, если оно не пытается вместе с тем уяснить собственную, нередуцируемую ни к какому контексту интуицию автора, я, вместе с тем, думаю, что вне тех трех «целых», на которые указывает Тэн – целостность всей деятельности данного автора, круг его ближайших единомышленников, окружающий их культурный мир – ни одно произведение действительно не может быть понято. Так или иначе, характер и содержание нашей реконструкции концептуальной схемы произведения или автора, без сомнения, определяется тем, что именно будет принято нами в качестве такого «обусловливающего целого».
4
В понимании этих отношений я в значительной мере следую таким мыслителям, как В.Ф. Эри, С.Л. Франк, о. В. Зеньковский, М. Хайдеггер. Отдавая себе отчет в том, что данная тема требует гораздо более основательной проработки, невозможной в рамках настоящего исследования, я, тем не менее, рискую использовать здесь это противопоставление «трансцендентализма» и «онтологизма» и обосновывающих их способов человеческого существования в качестве одной из основополагающих предпосылок: оно играет ключевую роль при сопоставлении антропологических позиций романтизма, идеализма и патристики, а также при описании динамики позиции Киреевского и русской мысли его времени в целом.
5
См. об этом: [171, с. 169–173], где соответствующее единство «непосредственного самобытия» и его «атмосферы» обозначается термином «событийная общность» и дается психологическая интерпретация соответствующих процессов на всем протяжении человеческой жизни. К сожалению, несмотря на очевидную зависимость концепции авторов от философской психологии Франка, его имя упоминается в работе лишь вскользь.
6
См. например, [169, с. 74–78], о личных связях между Гете и участниками веневитинского кружка, в частности С.П. Шевыревым, см.: Жирмунский В.М. Гете в русской литературе. Л., 1937.
7
См его письмо отчиму – А. Елагину из Германии с восторженным отзывом об «Энциклопедии»: «Здесь Вы найдете столько любопытного, сколько не представляет вся новейшая немецкая литература, вместе взятая» [3, с. 348].
8
«…прочь косноязычье и иносказания, мы свободные люди… не нужно нам облекать истину в мифы!» – говорит Герцен о своем впечатлении от чтения Фейербаха [51(5), с. 24]. Аналогичное впечатление эта книга произвела на Маркса и Энгельса [32, с. 166].
9
Возможно, точнее бы было сказать «антропологизм».
