и религиозная будущность человечества» (5, с. 131).
«Революция – прежде всего враг христианства! Антихристианское настроение есть душа Революции; это ее особенный, отличительный характер» (с. 132).
Современный ему период истории Тютчев именовал периодом «временного краха», когда славянство оказалось «на задворках мира». Россия может погибнуть, нужно создать «Великую Греко-Российскую Православную Империю», какой еще не было на Востоке, – она отразит натиск революции и сделает славянство главенствующей расой во всем мире. Время на это еще есть, надеялся Тютчев, поскольку в Европе «Красный Запад» не только не одолел все, что ему противится, но и резко ослабил давних врагов России – папский престол и западные монархии.
Тютчев намного раньше К. Леонтьева и Вл. Соловьева почувствовал антихристово дыхание в Европе XIX века. Хомяков и Киреевский первыми уловили серьезность духовного неблагополучия Запада, но диагностировали его в основном только как рационализм, авторитаризм, романизм, германизм… Флоровский со свойственной ему строгостью отметил, что у Тютчева усилие веры ориентировано на земное свершение во имя славянского величия. Он говорит больше о православной Империи, чем о самом православии: «Православие как таковое никогда не упоминается. Это не случайное упущение. Прав был И. Аксаков, когда говорил о Тютчеве, что “его личность, до мозга костей, находилась под обаянием высшей, разнообразной, не-русской культуры”. Тютчев подходил к России извне; он был связан с нею узами крови и идей, но не истинным духовным родством… Здесь пролегает глубокое, непреодолимое различие между Тютчевым и ранними славянофилами. Идея “Империи” не имела значения для миропонимания Киреевского или Хомякова; они скорее были склонны поддаваться противоположному искушению – превозносить „безвластие“» (6, с. 232).
И.С. Аксаков верил в силу добра и творческие силы русского народа и думал больше о судьбах русского православия, чем Империи. Как и Хомяков, он любил подлинную свободу духа, свободу во Христе. Как и Хомяков, он ратовал за то, чтобы не только частная, но и общественная жизнь претворялась воздействием христианской истины, чтобы формы и условия российской общественной жизни постепенно перерождались под воздействием начал, данных миру Божественным Откровением. Глубокая православная вера должна быть едина с образованностью и практичностью.
В социально-политических вопросах И. Аксаков придерживался панславизма. Панславистские идеи высказывали Н.Я. Данилевский, М.П. Погодин, Ф.И. Тютчев, участники Кирилло-Мефодиевского братства и даже анархист М.А. Бакунин. Задача панславизма, согласно Аксакову, – не в том, чтобы, как считал Данилевский, усиливать контраст с Европой, а в преодолении ограниченности как Запада, так и Востока. Аксаков убеждал, что это должно совершаться на путях всемирно-исторического просвещения в духе веры Христовой. Значит, требуемое для этого государственное усиление России обязывает монарха и все сословия быть нравственно безупречными и религиозно
