Советского государства! – думал Никита Сергеевич. – Видел бы ты нас сейчас, товарищ Ленин, что бы ты сказал, похвалил или побил?»
Под прозрачным колпаком, в ровном свете электрических ламп, Ильич покоился величественный, печальный, нереальный человек, но если выключить эти яркие лампы, приглушить грустную музыку и присмотреться – маленький, жалкий. Он не был похож ни на живого, ни на спящего, не походил и на мертвеца. Голова с закрытыми глазами идеально ровно покоилась на подушке, кожа под слабым искусственным освещением была не бледная, но и не розовая, а непонятно какая, точно портфельная кожа; полубезжизненное, без кровинки лицо, аккуратно причесанные короткие волосы, бородка, усики; если присмотреться – алебастровые, а издали – будто живые губы; черный отглаженный костюм, покойно сложенные на груди руки.
– Владимир Ильич! – прошептал Хрущев, склонив голову. – Царство тебе вечное! – и, бросив последний взгляд на застывшего в хрустальном полушарье Ленина, вышел из гранитного Мавзолея.
7 марта, суббота
У учительницы катились по щекам слезы.
– Мы должны проводить товарища Сталина в последний путь! – заикаясь от горя, выговорила она. – Отдать свой долг! – Учительница захлебнулась в слезах.
Многие девочки, ученицы 10-го класса Барвихинской сельской школы тоже плакали.
– На прощание поедут только отличники, – сбивчиво продолжала классная руководительница. – Залетаева! – обратилась она к старосте. – Ты будешь старшей. В час сорок все должны стоять на остановке.
Аня Залетаева тоже плакала, ей было жалко Сталина. На школе и в каждой классной комнате висел траурный портрет.
– Так нечестно, – тихо сказала она, впервые осмелившись перечить учительнице. – Проводить товарища Сталина в последний путь все хотят, не только отличники!
– Да! Да! – загалдели ребята и обступили учительницу.
– Хорошо, всех возьмем! – глотая слезы, согласилась она.
– И Ваня Трофимов поедет, – добавила анина соседка с большой русой косой. – Он поправился и завтра в школу собирался.
Ваня Трофимов был образцовым комсомольцем, два с лишним месяца он болел коклюшем, но в комитете комсомола переизбрать секретаря не думали, Иван пользовался огромным авторитетом у ребят: справедливый, решительный.
– Если здоров, пусть идет, – согласился педагог.
– Как же мы будем без товарища Сталина! – всхлипнула румяная Нина.
– Не знаю! – выдавила учительница.
Снег был колючий, резкий, нещадно мело второй день.
– Скоро отпустят нас, – глядя на дикие порывы пурги, проговорила Марфа. – Домой поедем.
– Домой? – поднял глаза немощный старичок.
– Да. В родные места.
– Приснилось, что
