Кровавого воскресенья, погибнет на привокзальной площади Владивостока, придя к штабу крепости требовать от коменданта Сурменева освобождения политзаключённых (включая доктора Ланковского, речь о котором зайдёт ниже) и попав вместе с несколькими десятками других демонстрантов под убийственный пулемётный огонь; на другой день толпа ворвётся в штаб и растерзает Сурменева. Политический ссыльный Лев Штернберг – выдающийся этнограф, наставник Владимира Арсеньева. Гилярий Госткевич – польский дворянин, марксист, ссыльнокаторжный… Уже из этого перечня примерно понятны политические и человеческие симпатии Матвеева. Это был не дом, а клуб – литературный и революционный.
В 1905 году в Японии, куда Матвеев выехал, по официальной версии, для лечения дочери Зои, но почему-то в сопровождении упомянутого Пилсудского, он сошёлся с русскими эмигрантами-народниками, выпускавшими газету «Воля». Годом позже при их содействии[3] Матвеев основал первый владивостокский научно-популярный журнал «Природа и люди Дальнего Востока». Задачи нового издания он обозначал так: «Всестороннее ознакомление русского общества с природой, людьми и их жизнью на Дальнем Востоке. Руководящая идея – сближение всех живущих здесь как равных друг другу народов, устранение всего того, что порождает взаимное недоверие, вражду и угрожает в будущем новыми потоками крови». Тут же прямо говорилось, что «в вопросах русской жизни журнал будет примыкать к наиболее радикальным элементам общества». Уже то, что первый номер этого де-юре неполитического издания в январе 1906 года открылся некрологом той самой Волкенштейн, свидетельствует о многом. Матвеев говорил, что события 1905–1906 годов потомки будут вспоминать «со смешанными чувствами содрогания и удивления». Писал: «Нельзя указать другого года, когда бы русская земля наливалась так обильно кровью русских граждан и в одно и то же время так же обильно лилась она за пределами земли русской». Ещё: «Тяжелы, болезненны роды русской свободы, но рождение её обеспечено. Пускай на короткое время, пока поднимется грозный девятый вал, восторжествует реакция: чем хуже, тем лучше. Яркое, светлое, блестящее солнце свободы скоро поднимется над страдающей русской землёй. Не верить в это – значит не верить в будущее русского народа…»
За полгода вышло двадцать семь номеров, после чего Матвеева арестовали по обвинению в социал-демократической пропаганде, а журнал закрыли. Вроде бы дело состояло в том, что полученные им из Японии – от тех самых друзей из «Воли» – наборные формы для журнала были завёрнуты в нечто нелегальное…
Отсидел Матвеев около полутора лет. Ещё за решёткой был выдвинут в гласные, то есть депутаты городской думы, – и вскоре стал таковым; характерный штрих к описанию нравов тех лет. Вспоминается кстати, как полувеком раньше генерал-губернатор Восточной Сибири Муравьёв-Амурский привечал декабристов, а ссыльный революционер Петрашевский, по свидетельству военного географа Венюкова, «был даже одно время чем-то вроде хозяйки дома Муравьёва, за отсутствием
Среди содействователей называется, в частности, имя
